Книга Моряк из Гибралтара - Маргерит Дюрас

Яхта все удалялась и удалялась. Уже совсем стемнело. Теперь было совершенно невозможно разглядеть даже смутные очертания гор, их заволокло туманом. Берег превратился в сплошную полосу огней, она была на уровне горизонта и отделяла небо от моря. И лишь когда в тумане исчезла и эта светящаяся полоска, она наконец подошла и встала рядом со мной. Тоже посмотрела на меня, но с любопытством совсем другого рода, не таким, как у матросов. Сперва мы улыбнулись друг другу, не произнося ни единого слова. На ней были те же черные брюки и тот же самый черный бумажный пуловер, что и в Рокке, но теперь к этому прибавился еще берет. Вот уже два дня, как я знал ее. Все случилось так быстро. Я уже знал, какое тело скрывают ее одежды, и даже успел поглядеть на нее спящую. Но многое и переменилось. Когда она подошла ко мне, я задрожал точь-в-точь как тогда, в первый раз, на танцах. Выходит, все могло начаться сначала, а вдруг мне так и не суждено привыкнуть к тому, как она приближается ко мне, привыкнуть смотреть на нее…

А она все глядела и глядела на меня. Нельзя сказать, чтобы она отличалась открытым взглядом. А в тот вечер и подавно. Должно быть, потому, что ей не давал покоя вопрос, что это я все стою и стою у этого борта, ведь все равно уже ничего не видно, а я вот уже битый час все никак не могу оторваться от поручней. Но она так и не задала мне этого вопроса. Это я заговорил первым.

— Ты надела берет, — заметил я.

— Это от ветра.

— Да ведь нет никакого ветра.

Она улыбнулась.

— Какая разница? Просто у меня такая привычка, — добавила она, повернувшись в сторону моря. — Бывает, я даже забываю снять его на ночь, так и сплю в берете.

— Он тебе очень к лицу, — заметил я. — Правда, какая разница?

— А иногда, — все тем же тоном продолжила она, — я вообще сплю не раздеваясь, случается, даже не причесываюсь. И не моюсь.

— Что ж, у каждого свои привычки, — сказал я.

На море, спокойном и темном, играли огни нижней палубы. Плечо ее касалось моего, лицо было по-прежнему повернуто к морю.

— Но ты хоть ешь? — спросил я.

— Да, ем. — Она рассмеялась. — Вот аппетит у меня отменный.

— Всегда?

— Чтобы я перестала есть, должно случиться что-нибудь совсем уж из ряда вон выходящее. А вот чтобы забыть помыться, для этого мне не надо никаких особых причин.

Только тут мы наконец-то решились обменяться взглядами. У нас даже возникло желание рассмеяться, правда, немного нервно, я догадался об этом по выражению ее глаз, но мы так и не засмеялись. Тогда я сказал то, что, наверное, положено говорить в подобных случаях:

— Вот я и плыву.

Она широко улыбнулась и очень ласково ответила:

— Ну и что, подумаешь, какое дело.

— И правда, подумаешь, какое дело.

Мы с минуту помолчали. Лицо ее было по-прежнему повернуто ко мне.

— Что, неужели это так на тебя подействовало? Голос у нее был слегка смущенный.

— Во всяком случае, как-то подействовало.

— А ты?.. — немного помолчав, спросила она. — У тебя хороший аппетит?

— Пожалуй, — ответил я. — Честно говоря, я уже подумывал…

— Может, пойдем перекусим? — радостно предложила она.

И рассмеялась так же ребячливо, как и когда я сказал, что уезжаю вместе с ней. Я последовал за ней в столовую, все в тот же самый бар. У меня уже была возможность достаточно хорошо изучить этот так называемый «бар». Похоже, там уже ничего не осталось от прежней роскоши «Сиприса» — кроме разве что люстр, ковров да книжных шкафов. Сразу бросалось в глаза, что на этом корабле очень давно не принимали гостей. Он напоминал скорее караульное помещение, чем бар, и был оборудован для удобства всех обитателей яхты, без особого вкуса и так небрежно, что невольно напрашивалась мысль, уж не сделано ли это нарочно. Бывший матросский кубрик, прилегающий к трюмам, оказался окончательно заброшен, и теперь все ели здесь вместе с нею. На этой яхте было заведено, что каждый ел, когда хотел, от семи до десяти вечера. Пища, по два блюда на обед и на ужин, держалась подогретой на специальной электрической плите. Каждый обслуживал себя сам. На полках над стойкой бара всегда можно было найти сыр, фрукты, банки с анчоусами, оливками и прочими готовыми к употреблению продуктами. Кроме того, было сколько душе угодно вина, пива и всевозможных спиртных напитков. Когда мы вошли, тихонько звучало радио. Впервые я заметил в углу пианино, а над ним висящую на стене скрипку.

Она села в кресло за один из столиков. Я уселся напротив. За другим столиком, неподалеку от нашего, ужинали трое матросов. Когда я вошел, они окинули меня взглядом, ни на минуту не переставая болтать между собой. В одном из них я узнал того низкорослого брюнета, что заговорил со мной на палубе. Теперь он снова улыбнулся мне, незаметно, как-то даже украдкой. Она взяла две тарелки, сходила к плите, потом вернулась и снова села напротив. Ее явно ничуть не волновали взгляды, что бросали на меня матросы. Проходя мимо них, она только поинтересовалась:

— Все в порядке?

— Все в норме, — ответил брюнет.

На тарелке лежали две жареные рыбины, изо рта у каждой торчало по пучку фенхеля. Они тоже взирали на меня с удивлением.

— Ты любишь рыбу? — спросила она. — Если нет, там есть что-то еще.

Я любил рыбу. Вилкой я решительно обезглавил обеих рыбин и сдвинул головы на край тарелки. Потом положил вилку на стол. Она внимательно наблюдала за мной. Я чувствовал на себе взгляды матросов, и это немного меня стесняло. Не то чтобы они глядели на меня как-то недоброжелательно, вовсе нет, скорей наоборот, просто я не привык, чтобы на меня глазели с таким любопытством, и это отбивало у меня аппетит. Думаю, она нарочно делала вид, будто ничего не замечает. Когда я отложил вилку, она с минуту выждала, потом заметила:

— Тебе не нравится, да?

— Куда мы плывем? — поинтересовался тогда я. Она ласково улыбнулась и повернулась к троим матросам. Они тоже улыбнулись ей в ответ, по-прежнему без малейшего недоброжелательства, скорее даже приветливо.

— В Сет, — сказала им она. — Пока в Сет, а там видно будет.

— Мы так и поняли, — заметил один из них.

— Тебе не нравится эта рыба, — проговорила она, — давай я принесу что-нибудь другое.

Я любил рыбу больше всех прочих блюд, но не стал возражать ей. Она вернулась с тарелкой, на которой дымилось что-то не совсем понятное.

— А почему именно в Сет?

Она не ответила. И матросы тоже не ответили мне за нее. Я встал и, последовав примеру одного из матросов, подошел к бару и налил себе стакан вина. Выпил. Потом снова задал тот же самый вопрос.

— Так почему же именно в Сет? — спросил я, обращаясь ко всем, кто был в баре.

Матросы продолжали хранить молчание. Видно, они считали, это не их дело, пусть сама и отвечает.