Книга Спящий мореплаватель - Абилио Эстевес

Таким образом, движимые практически теми же мотивами, что и кубинские негры, большинство Пажери обосновались в роскошных отелях Марселя, Лиона и Парижа. В Эль-Каламоне остались только старшие брат и сестра, Жюльен и Дельфина, бывшие настолько кубинцами, что знали Париж лишь по романам Оноре де Бальзака (который в действительности более Париж, чем сам Париж). А кое-кто даже утверждал с язвительной ухмылочкой, что белая кожа Пажери была не чисто французской, что в их жилах текла кровь не только из Трокадеро, но и из порта Калабар[86]. Они слишком устали и слишком глубоко укоренились на острове, чтобы пускаться в новые авантюры, и были слишком увлечены теориями Руссо и потому в унисон твердили, что все, созданное Творцом, идеально и все портится в руках человека. Родившись на Кубе, они все же были французами (и в этом нет противоречия, как может показаться на первый взгляд) и потому достаточно образованными людьми, детьми Энциклопедии, а также «Курса позитивной философии» в шести томах, последний из которых был опубликован Контом в 1842 году, — отсталыми детьми, это правда, в частности из-за того, что на Кубу все всегда приходило с опозданием, в усеченном и извращенном виде.

И вот, отчасти в силу своего вольнодумства, отчасти в силу крови Калабара, которая, возможно, бежала в их нежных позитивистских благородных венах, Дельфина и Жюльен первыми освободили своих рабов. Только самые любимые, Лосанто и Лидувия, он — мандинга, она — дочь галисийца и эмбуйла, родители Марии де Мегары и Хуана Хакобо, остались в доме на приемлемых условиях вольноотпущенников.

Итак, дети выросли на чудесной, пришедшей в упадок кофейной плантации, еще более чудесной по причине своего упадка. Дельфина и Жюльен обучили их читать и писать по-французски и по-испански, используя вместо учебников «Коринну» мадам де Сталь, «Франсуа-найденыша» Жорж Санд, а также «Чайку» Фернана Кабальеро и «Исторические романсы» герцога де Риваса. Они научили их основам рисования и математики, а также основам философии.

Мария де Мегара с детства проявила замечательный талант к вышиванию, шитью и гастрономии. Хуан Хакобо, в свою очередь, поразил всех (кроме Жюльена де ла Пажери, его наставника), когда в двенадцать лет во время ужина появился с кремонской скрипкой, принадлежавшей когда-то самому старшему из Пажери, и исполнил достаточно искусно и в меру артистично семь из двадцати четырех «Капризов» Паганини.

С этого вечера судьба Хуана Хакобо была определена. И в некотором смысле тогда же была определена судьба всех остальных. Потому что через несколько дней, как раз когда Дон Томас Эстрада Пальма занял президентское кресло (это было к тому же в том же году, когда умер Эмиль Золя), Хуан Хакобо, будучи еще подростком, сбежал в Сантьяго-де-Куба и стал музыкантом небольшого оркестра, обосновавшегося в Эль-Канее[87]и игравшего во время народных гуляний и национальных праздников. Оркестриком руководил чернокожий музыкант Хосе Мария Фигарола, бывший также президентом общества «для цветных», которое называлось «Восточное общество Дагомея» и было чем-то средним между масонской ложей и тайным обществом «Абакуа».

В это же время, словно жизнь задумала продемонстрировать мрачную связь между событиями, умерли брат и сестра Пажери. В действительности они не умерли, потому что глагол «умирать» означает нечто происходящее помимо воли. Брат и сестра Пажери были найдены мертвыми на одной из террас плантации в тот февральский день, когда Дельфине исполнялось шестьдесят девять лет. У нее было несколько пулевых ранений в голову. У него — в сердце-Рядом с Жюльеном лежало старое охотничье ружье, призванное держать на расстоянии окрестных бандитов. Рядом с Дельфиной — сложенный пополам лист рисовой бумаги, на котором было написано с одной стороны по-французски, с другой — по-испански, что оба они потеряли интерес к земной жизни и желают почить рядом в темной земле Эль-Каламона под столетней сейбой, посаженной их дедом, доном Филиппом Огюстом Таше де ла Пажери.

Кофейная плантация, перешедшая к родственникам в Лионе, Марселе и Париже, была заброшена.

Как всегда на Кубе, упадок очень быстро превратился в разруху.

Пажери завещали Лидувии и Лосанто, Марии де Мегаре Кальседонии и Хуану Хакобо деревянный домик неподалеку от плантации, в деревушке под названием Ла-Майя, данным ему из-за обилия росших там (и, возможно, растущих по сей день) кустов майи, растения с длинными жесткими листьями, похожего на агаву, называемого также «мышиным ананасом».

Там, в Ла-Майе, стали жить Лидувия, Лосанто и Мария де Мегара, возделывая свой кусок земли, и им хватало на еду и даже на какую-нибудь разумную прихоть, в то время как Хуан Хакобо, хороший скрипач (великолепный скрипач, если принять в расчет, что жил он на Кубе), честно зарабатывал себе на жизнь в оркестрике господина Фигаролы.

Другой музыкант из оркестрика и выдающийся член «Восточного общества Дагомея» был пленен Марией де Мегарой, и ему, в свою очередь, удалось пленить ее. Его звали Серафин Минайя. Флейтист, мулат, высокий, сильный и крепкий как кедр, Серафин Минайя родился в Моке, на Эспаньоле[88], к северу от Сан-Доминго, и приехал в Сантьяго-де-Куба в возрасте двенадцати лет со своими родителями. Старики Минайя основали в Сантьяго-де-Куба небольшую фабрику стеклянных бутылок и продавали их семье Бакарди, еще одним эмигрантам, которые приехали из Ситжеса и уже сорок лет делали лучший в Сантьяго-де-Куба ром.

Серафин Минайя был не только красивым мулатом, но и достаточно образованным и очень элегантным (ходила даже фраза: «элегантный, как Минайя») молодым человеком из хорошей доминиканской семьи, который к тому же стал правой рукой господина Фигаролы, а также помощником одного чернокожего политика по имени Педро Ивоннет, вероятно, гаитянского происхождения, владевшего богатым поместьем в Белоне, рядом с Ла-Майей.

Серафину было двадцать семь лет, Марии де Мегаре двадцать четыре, когда 10 июля 1910 года (который был не только годом, когда можно было наблюдать комету Галлея, но и годом смерти Уинслоу Хомера и Марка Твена) они сочетались браком в присутствии также чернокожего церемонного нотариуса, в безупречном костюме и с выпрямленными, набриолиненными волосами, нанятого «Восточным обществом Дагомея».

Супружеская пара осталась жить в Ла-Майе, в пристройке, которую могучий Серафин сколотил своими собственными руками из досок крабового дерева и приладил к домику Лидувии и Лосанто. Там 12 декабря 1911 года родилась Коломба Бесанта, дочь Марии де Мегары и Серафина Минайи.

И они были более или менее счастливы в эти годы, в которые более или менее продлилось их счастье и которых было только два. До той самой ночи в июне 1912 года, когда вспыхнуло негритянское восстание, и деревушка Ла-Майя сгорела, как могут гореть деревушки, наскоро выстроенные из досок крабового дерева, стволов табебуйи и мангров и сухих листьев королевской пальмы.