Книга Тереза Дескейру. Конец ночи - Франсуа Мориак

— В семнадцать лет ты не можешь претендовать на то, чтобы суметь все постичь в мужчине… Твое влияние будет увеличиваться год от году… Ты увидишь!

Дождь перестал. На площади платаны стряхивали с себя последние капли.

— Тебе следовало бы воспользоваться солнцем и пойти погулять в южную аллею.

— А как же вы, мама?

— Я попробую задремать. Не беспокойся обо мне… теперь ты можешь меня оставить: я больше не боюсь.

Мари обняла ее: «Значит, вы выздоровели?» Кивнув головой, Тереза улыбнулась: она прислушалась к удаляющимся шагам дочери. Наконец-то! Теперь ничто не помешает ей в полной мере насладиться только что сделанным открытием: Жорж страдал, он плакал, узнав о том, что она умирает. Нет! Необходимо отогнать эту радость! Эту чудовищную радость. О, эти сердца, они преследуют нас до порога смерти, будто нам причитается еще какой-то запоздалый остаток страсти, и обрушиваются на нас всей своей тяжестью в то время, когда мы уже стоим на краю могилы… Он придет. Мари будет тут же. Терезе надо приготовиться к этой очной ставке, чтобы ничем не выдать ни своей боли, ни своей любви.

XIII

В тот вечер, когда он пришел в первый раз, на столе горела только одна лампа. Тереза знаком показала ему, что она не в состоянии говорить. Ему бросились в глаза лежащие на простыне костлявые руки, покрытые коричневыми пятнами. Постепенно перед ним возникало то, что еще осталось от ее лица: заострившийся нос, выдающиеся кости лба и скул. Но какими живыми казались эти глаза, нестерпимо пристальный взгляд которых ему еще раз предстоит выдержать! Он остановился подле самой кровати, Тереза взяла его за руку; Мари, стоя несколько поодаль, наблюдала за ними.

— Мари, подойди сюда.

Девушка сделала несколько шагов. Тереза взяла Мари за кисть руки и с усилием соединила их руки. В первую минуту Мари хотела отстраниться, но Жорж силой удержал ее, и она перестала сопротивляться. Они не решались разойтись, так как Тереза сжимала их соединенные руки.

Мало-помалу пальцы ее разжались. Решив, что она заснула, они на цыпочках вышли из комнаты. Тогда Тереза открыла глаза. Она задыхалась. Как долго не возвращается Мари! Очевидно, она пошла проводить его до ворот. Сейчас они, возможно, обмениваются первым поцелуем помолвленных… под ногами у них грязь и сухие листья… Жуткая боль, сжимавшая грудь Терезы, улеглась, когда наконец появилась Мари и села в глубине комнаты, как можно дальше от ее кровати.

Тереза не могла разобрать выражения этого запрокинутого лица и не знала, о чем думает девушка: «За всю жизнь я не сделаю и половины того пути, который эта старая женщина только что прошла в течение нескольких дней… Только ради нее он принимает меня, подбирает меня. Только ради нее! В память о ней…»

Тереза была далека от мысли, что ее девочка питает к ней такую злобу. Что бы почувствовала она, если бы это узнала, — огорчилась бы? Обрадовалась? Сама не зная, какой ответ хотелось ей услышать, она внезапно спросила:

— Ты счастлива, Мари?

Девушка отняла руку, которой закрывала глаза:

— Я думала, вы спите.

Голос снова повторил с мольбой:

— Поклянись мне, что ты счастлива.

Подойдя к столу, Мари сказала: «Вам пора принимать микстуру…» И снова Тереза внимательно прислушивалась к звуку вынимаемой пробки, к позвякиванию ложечки о чашку.

Среди ночи с больной опять случился припадок. Когда она пришла в сознание, первое, что она увидела, было озабоченное лицо Мари.

— Как вы, должно быть, страдали, мама!

— Совсем нет, я ничего не чувствовала, кроме укола, когда ты вводила иголку…

Что же это? Неужели эти хрипы, это посиневшее лицо вовсе не были признаками страдания? Или же человек может пройти через ад мук и не сохранить об этом никакого воспоминания?

Приехал полусонный врач, с опухшими глазами, взлохмаченный. Пальто было надето на нем прямо на ночную сорочку. Выслушав Терезу, он прошел в коридор вслед за Мари. Шепот их прерывался громкими восклицаниями:

— Да, да… Их следует вызвать. Аржелуз ведь недалеко… Завтра же рано утром, никак не позже.

Это конец? Но ведь Тереза не чувствует себя плохо. Ей кажется невероятным, что она может умереть. Когда она проснулась, Бернар Дескейру, еще не снявший с себя овчинной куртки, и Мари стояли подле нее, не спуская с нее глаз. Улыбнувшись им, она сказала, что чувствует себя лучше. Бернар вышел, поскрипывая башмаками, Мари же, приведя больную в порядок, помогла ей пересесть в кресло. Затем она вышла к отцу на площадку лестницы; на этот раз Терезе не удалось разобрать их слов, она только ясно различила фальцет свекрови. Вся семья была в ожидании события, жизнь приостановилась… «Но это недоразумение», — подумала Тереза. Она еще не умирает.

Бернар вернулся, теперь на нем уже не было овчинной куртки.

— Я пришел заменить Мари… Надо бедным детям дать возможность видеться…

Из этих слов она поняла, что помолвка состоялась. Усевшись несколько поодаль, Бернар вытащил из кармана газету. Неужели он собирается оставаться здесь весь день? В час, положенный для выпивки перед завтраком, он вышел, но во второй половине дня вернулся снова и не уходил уже до тех пор, пока Мари не пришла закрыть ставни. Так же поступал он и в следующие дни. Он ничего не говорил, слышно было только, как шуршит бумага в его руках; иногда неожиданно он резким движением переворачивал или складывал газету, громкий шелест которой выводил Терезу из себя.

В последний раз он появлялся в ее комнате в момент посещения врача, который приезжал всегда довольно поздно, уже под конец своих визитов. От доктора пахло табаком, его мокрая от дождя борода не раздражала Терезу. Небрежно выслушав больную, он обычно говорил: «Однако дела наши как будто не хуже!» Должно быть, они находили, что смерть ее слишком долго заставляет себя ждать… Почему Жорж Фило продолжает оставаться в Сен-Клере? Он-то чего ждет? «К экзаменам можно подготовиться и не посещая лекций», — уверяла Мари. Впрочем, может быть, он решил остаться с отцом, которому он нужен: Париж уже не привлекает его… Как-то девушка сказала:

— Помните? После того как вы с ним виделись, с вами случился обморок. Он придет, когда вам станет лучше. Доктор запретил, чтобы вас посещали посторонние… Что?

И Тереза, не открывая глаз, произнесла:

— Но, дитя мое, мне совсем не хочется его видеть…

Бернар, которого она успела забыть, снова вошел в ее жизнь. Снова возле нее этот мужчина; в сравнении с прошлым он похудел и стал еще меньше обращать внимания на свою внешность: голова опущена, затылок облысел, всегда молчит, глаза налиты кровью, как у человека, злоупотребляющего спиртными напитками и перенесшего легкий удар. Она уже не спрашивает себя, как могла она совершить подобный поступок… Теперь, когда этот человек опять возле нее и угнетает ее всей своей тяжестью, желание его отстранить, выкинуть его навсегда из своей жизни кажется ей самым естественным… Она допустила промах, и вот он еще здесь… Умирала она, а он следил за тем, как она умирает, ожидая конца с тем же нетерпением, какое пятнадцать лет тому назад овладевало ею.