Книга Тереза Дескейру. Конец ночи - Франсуа Мориак

Положив голову на плечо юноши и обвив его руками, она на некоторое время замерла в таком положении. О, блаженные минуты! Казалось, на этот раз он наконец не отвергал ее; она чувствовала его дыхание.

— Как вы думаете, — спросил он, — согласится ли она меня принять?

Девушка резко отстранилась от него. Она встала, и Жорж даже не попытался ее удержать; подойдя к открытой двери, она долго и жадно пила струи ласковой реки дождя и дыма. Наконец она обернулась:

— Хоть сейчас, — сказала она спокойным тоном.

— Нет, нет, не сейчас!

— Тогда в любой день после полудня… Я всегда бываю дома и проведу вас к ней.

— Может быть, не следует, чтобы сейчас нас видели вместе, — после некоторой паузы сказал Жорж. — Вы пешком, и поэтому вам лучше выйти первой.

Говоря с ней, он вынужден был смотреть ей в лицо. Что же прочел он на этом лице, что так испугало его? Он поспешил добавить:

— Знаете, она любила вас. Все ее мысли были заняты вами. Забота о вашем счастье ее преследовала. И даже, должен вам сказать, я существовал для нее исключительно только из-за вас. В этом я могу вам поклясться. Но ведь вы это знаете, Мари? — добавил он. — Вы верите этому?

— Странно, — смеясь, сказала Мари, — что вы чувствуете потребность меня успокаивать. Вы не находите, что это забавно?

Она помахала ему рукой; он подождал, пока над нею не сомкнулась завеса дождя, и, вернувшись к огню, вновь опустился на кучу валежника.

XII

Мари прошла в ванную, чтобы повесить свой непромокаемый плащ, с которого лило. Тереза, следившая за нею, сразу же, по едва заметным признакам, определила, что в комнату вошел враг: смертельный враг. Дом был погружен в молчание, нарушавшееся только шумом дождя. Не было слышно звонков. Бернар Дескейру уехал к матери в Аржелуз. Тереза спросила: «Ты не очень промокла, дорогая?» — но ответа не получила.

— Ты никого не встретила?

— Никого интересного… Вам пора принимать микстуру.

Стук тарелки о мрамор камина, откупориванье пузырька, позвякиванье ложечки, которой мешают в чашке, — из глубины лет эти звуки доносятся до обезумевшей от страха женщины. Так же прислушивалась она к ним когда-то в оцепенении полуденного покоя, торопясь вылить последнюю каплю яда, чтобы снова воцарился мир и безмолвная смерть завершила начатое ею дело, не нарушив тишины комнаты и всего мира.

Мари приближается к ней. В руках у нее чашка. Она помешивает ложечкой жидкость. Мари подходит к кровати; нельзя различить черт ее лица, склоненного над чашкой, так как она повернулась спиной к свету. У нее нет ничего от матери… но, когда силуэт ее вырисовывается на фоне окна, она походит на тень своей матери. Это сама Тереза приближается сейчас к Терезе.

— Нет, Мари… Нет.

Она в ужасе отталкивает чашку и умоляюще глядит на дочь. Мари вдруг догадывается, она могла бы, как часто это делала, отпить глоток лекарства, одного этого было бы достаточно, чтобы успокоить больную. Может быть, она этого и ждет? Почему же этого не сделать? Но она сурово говорит:

— Вам надо это выпить.

И так как Терезу охватывает дрожь, которая не возобновлялась у нее со времени переезда в Сен-Клер, Мари спрашивает с невинным видом:

— Это я вас так пугаю?

Дальше идти некуда. Тереза останавливается и переводит дыхание. У нее не хватило бы сил идти дальше. Достигнутый ею предел не есть предел человеческого страдания, но ее собственного, ее предел. Здесь ей предстоит отдать дань; это последний причитающийся с нее обол, и она его заплатит. Теперь она уже не дрожит и смотрит на Мари, она берет чашку у нее из рук и залпом выпивает ее содержимое, все так же пристально вглядываясь в смутные очертания этого лица. Мари забирает у нее чашку, как Тереза пятнадцать лет тому назад забирала ее у Бернара, и идет сполоснуть ее в ванную так же, как делала она.

Тереза откидывается на подушки. Теперь остается только ждать той минуты, когда Некто призовет ее к допросу и она скажет: «Вот твое создание, измученное бесконечной борьбой с самим собою, как ты того хотел». Слегка отвернув голову, Тереза смотрит на гипсовое распятие на стене. Осторожно, с усилием кладет она ногу на ногу, медленно раздвигает руки, разжимает ладони.

Так как Тереза достигла вершины, она начинает уже спускаться по другому склону, теперь она знает, что в чашке не было никакого яда, что Мари неповинна в преступлении. «Значит, я была сумасшедшей, если я так думала? А все остальное? Весь этот чудовищный кошмар?» Туман рассеивался, реальный мир открывался ее глазам.

— Мари!

Девушка поднялась с кресла, на котором сидела неподвижно, откинувшись назад и вытянув ноги.

— С кем виделась ты сегодня утром? Нет, не поворачивайся спиной к свету, иди так, чтобы я могла видеть твое лицо…

— Вы хотите знать, с кем я виделась? С одним человеком, который назначил мне свидание, который ждал меня в уединенном месте…

— Дитя мое, зачем ты хочешь меня напугать?

— Я не собираюсь вас пугать. Тот, кто только что разговаривал со мною в Силе, не принадлежит к числу ваших врагов. Напротив… и в скором времени он придет сюда.

— Никто в мире не любит меня.

— Нет! Кто-то, кто ждал меня на заброшенном хуторе… Видите! Мне не нужно даже называть его имени. Вы догадались.

— Ты его видела? Он тебя ждал? Ну что же! Посмотри мне в глаза. Разве у меня такой вид, будто я об этом жалею? Неужели ты забыла все, что я для тебя делала? И разве я не предсказывала тебе…

Девушка небрежно кивнула головой.

— Ты же знаешь, чего я страстно желаю?

Да, возможно… Но ей вспоминается Жорж на кухне хутора в Силе, его слезы…

— Что касается вас, я допускаю… Но он! То, чем вы являетесь для него…

— Дурочка! — говорит Тереза. — Старая женщина, выслушивающая всякие истории, делающая вид, что их понимает, всегда до некоторой степени импонирует. Ею восхищаются, даже, пожалуй, любят и огорчаются, когда видят, что она умирает. У молодых людей нет никого, с кем они могли бы говорить. В двадцать лет так трудно найти кого-нибудь, кто мог бы одновременно и выслушать и понять… Но, дорогая моя, это совсем другое… и с любовью ничего общего не имеет. Мне стыдно произносить это слово: в моих устах оно звучит просто смешно.

— Если бы вы видели его горе…

— Ну да, конечно! По-своему он ко мне привязан, в течение нескольких дней ему будет меня недоставать… А потом ты увидишь! В дальнейшем у тебя с ним будет больше чем достаточно таких историй. Ты скажешь: «Если бы бедная мама была со мной, она хотя бы немного меня от них избавила…»

Говоря это, она смеялась, и смех ее звучал молодо и естественно. Но вид ее обнаженных десен был ужасен. «Конечно, это совсем другое», — думала Мари. Чего же ей беспокоиться? Ведь как бы то ни было, Жорж первый пришел в Силе и ждал ее там, мечтая о ее ласках, в которых она ему отказала. Она по опыту знала, что после таких неудач он становится враждебным, равнодушным. А потом, как верно то, что говорила ей мать: