Книга Танец мотыльков над сухой землей - Марина Москвина

* * *

Юрий Кушак встречает директора бывшего Дома детской книги Ольгу Корф.

— А что там сейчас вместо Дома детской книги, Оля? — он спрашивает.

— «Сити-банк», — с отвращением отвечает Ольга.

— Так тебе надо было остаться и стать директором «Сити-банка»!..

* * *

Я — маленькому Сереже:

— Лучший в мире философ Сократ сказал: «Единственное, что я знаю, — что я ничего не знаю».

— Нет, лучший в мире философ — один японец Ямаса.

— А что он говорил?

— Он? Ничего не говорил. Он все время молчал.

— Может, он просто-напросто немой? Какое у него основополагающее изречение?

Сережа, наморщив лоб, будто припоминая давно забытое:

— Он что-то сказал перед смертью, какое-то важное слово, сейчас-сейчас, мне говорили, но я забыл. А! Вспомнил. Он сказал: «Луковица».

* * *

Сергей — уже женатый:

— Вероник! Мой папаша часы, которые мы ему подарили, совершенно не носит. Может, подарим их кому-нибудь?

— Кому? — удивляется Вероника.

— Твоему папаше.

* * *

Мужик шел по улице с надписью на майке «Я русский», но написано вверх ногами, чтобы не эпатировать никого, только самому человеку будет видно, если он забыл.

* * *

В метро едет благостная бабушка в майке, на груди написано «FUCK». Наверно, внук отдал. А что? — подумала. — Чистый хлопок, в жару хорошо, тело дышит…

* * *

— Вот почему вы ходите в оранжевом! — догадался наш Сережка. — Боитесь, чтобы вас не спутали с обычным серым большинством — надеетесь, что вас сверху заметят и спасут!..

* * *

— Путей много, но Бог один, — сказал Даур, — и, возможно, на зайце суфизма я доскачу до твоего слона индуизма и буддизма.

* * *

— А Истина, — говорил Даур, — заключается в том… в чем она заключается!

* * *

Однажды Коваль сказал:

— Вот напишу роман и умру.

Написал… и умер.

— Ах, вы какие, — горевал Леня. — Как же так можно говорить? Надо: «Напишу роман и начну второй!» Жил такой писатель, — рассказывал мне Тишков, — у него была норма — пять страниц в день. Если он заканчивал роман на четвертой странице, тут же сочинял новое заглавие и начинал следующий…

* * *

Когда мы провожали Коваля, все с такой любовью говорили о нем — если б Юрий Осич услышал — а он, я уверена, слышал, — то остался бы очень доволен. Кто-то сказал, что Коваль был велик и прост. Юлий Ким возразил:

— Юра не был великим. Он был м-м-м-мастер, э-э-м-мастер!..

— Когда Юра входил в помещение, — говорил Виктор Чижиков, — ты чувствовал, что вокруг все наполнилось смыслом, и себя ощущал немного не зря живущим на Земле…

Его друзья вспоминали наперебой, как с ним легко пилось, что с ним даже как-то особенно елось.

— Как он стоял!..

— Как он сидел!..

— А как он… глотал! — сказал художник Николай Устинов.

* * *

Леонид Сергеев, близкий друг Коваля, старался сохранить объективность:

— Юра был противоречив: любитель и знаток природы, а тут же и охотник, и снял вальдшнепа, и того подстрелил, и этого. Он в сумке носил пакет лекарств на все случаи жизни, и тут же лежали водка и сало. В деревне он держал овец! На шашлык! Мало кто об этом знает. Я ему говорю: «Ты будешь жариться на сковородке после смерти», а Юрка: «Нет, меня Бог любит».

* * *

— Если б инопланетяне прочитали Коваля, они бы прониклись симпатией к землянам, — сказала Дина Рубина.

* * *

Лев — кому-то по телефону:

— Ну, что ты унываешь — того не стало, другого. Пойми, мы уже в таком возрасте, нам надо только радоваться всему: ты жив, видишь солнце! Надо больше пить чай, разговаривать с детьми, вразумлять внуков. Как только подумаешь: я разменял девятый десяток, много это или мало? Не мало, но и не много! У нас еще масса возможностей! Жить, смотреть на деревья, ценить каждое мгновение! Если ты дожил до этого возраста — все, теперь уже не скоро.

Он делает эффектную паузу и добавляет:

— …Или в любую минуту.

* * *

— Читала в Лондоне лекцию, — сказала Бородицкая, — и приводила Артура Гиваргизова в пример как яркого представителя современной детской литературы.

— А нельзя меня было привезти как живой пример? — спросил Артур.

* * *

Вокруг любимые старики погружаются в забвение. Я выкраиваю время, полдня еду на перекладных, покупаю гостинцы. А на следующий день слышу:

— Ты бы хоть зашла когда-нибудь, совсем забыла меня, старика!..

Яша Аким вдруг по телефону перешел со мной на «вы».

— А вы приезжайте ко мне в гости — я буду рад. И съездите как-нибудь в Галич. Там хорошо. Я ведь родился в Галиче и провел там свое детство. Вы слышали мои стихи о Галиче? Мне уже больше восьмидесяти лет.

— Целую вас! — говорю я опечаленно.

— И я вас!.. — отвечает Яша.

В результате я забыла, какая у меня квартира. Пришла брать справку в ДЭЗ. В очереди стоят люди из нашего дома, сидит бухгалтер. Она спрашивает:

— Какой у вас номер квартиры?

А я улыбаюсь смущенно, силюсь вспомнить:

— 132? — (Мамина.)

— Нет.

— 309? (У нас была на Коломенской.) 48? (В Черемушках, в детстве.)

Бухгалтер мне говорит:

— Ничего, ничего, не волнуйтесь, — поискала в компьютере. — Москвина? 223-я квартира. Запомнили? 223-я!..

* * *

Леня в Уваровке роет яму для компостера.

— Почему я рою — всегда, — спрашивает Леня, — а больше никто и никогда?

— Потому что тебе это интересно, — отвечает Сережа.

— Нет, мне не интересно. Я вызвал в себе этот интерес искусственно и всячески его подогреваю, думаю, что там, может быть, клад или оружие со времен войны, или флаг партизаны зарыли…

* * *

Я — Гиваргизову:

— На «Белорусской», в переходе с кольцевой на радиальную продаются детские книжки. Сегодня иду мимо, слышу, привокзальная торговка, чучело в ватнике и лохматой мохеровой шапке, горячо рекомендует какой-то женщине: «Берите Москвину, „Моя собака любит джаз“! Не пожалеете! Я всем советую!» Та взяла полистать, с опаской поглядывает на суровые иллюстрации Буркина. А я думаю: «Если купит, я ей надпишу. Вот в ее жизни будет чудо». Но она равнодушно поставила книжку на место. Так наклюнувшееся было чудо рассосалось.