Книга Человек воды - Джон Ирвинг

Пока мы ехали через Зальцбург, он все время молчал; на автобане до Вены старенький «Зорн-Витвер-54» скользил легко, словно паук по стеклу. Бигги позволила мне взять себя за руку, при этом прошептала:

— Ты пахнешь странно.

— Это тобой, — прошептал я в ответ.

— Я знаю. — Но, видно, мы шептались недостаточно тихо.

— По-моему, это отвратительно, — заявил Меррилл. — Чтобы в такой старинной машине так воняло! — Поскольку мы не ответили на его реплику, он не открывал рта до самого Амстеттена. — Ну что ж, — произнес он, — надеюсь встретить вас в Вене. Может, мы даже сходим вечером в оперу, если у вас найдется время…

Я поймал выражение его лица в зеркальце обозрения, хватило быстрого взгляда, чтобы убедиться, что он говорил серьезно.

— Не болтай ерунды, Меррилл, — возразил я. — Конечно же ты будешь видеться с нами. Каждый день. — Но он молчал и, кажется, не поверил мне.

Бигги не могла спокойно видеть, как он впал в свойственное ему уныние. Она всегда отличалась отзывчивостью.

— Если ты снова намочишь свою постель, Мер-лл — сказала она, — ты всегда можешь прийти и погреться с нами.

— Да, кстати, насчет запаха, — сказал я.

— Да? — подхватил Меррилл.

— Когда ты примерзнешь к собственной моче, то мы отогреем тебя, Меррилл, — сказал я.

Я видел, как он встретился взглядом с Бигги в зеркальце.

— Если бы я об этом думал, то мочился бы каждую ночь, — буркнул он.

— Вы живете вдвоем? — спросила нас Бигги.

— Жили когда-то, — ответил Меррилл. — Но там слишком тесно, поэтому я буду уходить каждый вечер, чтобы оставлять вас вдвоем.

— Нам не надо быть вдвоем так часто, — сказала Бигги, наклоняясь вперед и дотрагиваясь до его плеча. Она обернулась ко мне немного напуганная, как если бы и вправду имела это в виду. Мы должны гулять толпой, быть вдвоем — слишком серьезно.

— С тобой не так уж и весело, — сказал мне Меррилл. — Ты ведь влюблен, — добавил он. — А это совсем не весело…

— Нет, он совсем не влюблен, — возразила Бигги. — Мы совсем не влюблены. — И она посмотрела на меня, словно искала одобрения, как бы спрашивая: «Ведь правда нет, да?»

— Конечно же нет, — сказал я, но я нервничал.

— Конечно же да, — проворчал Меррилл. — Ты несчастный недоумок… — Бигги посмотрела на него, пораженная. — Господи, и ты тоже, — сказал он ей. — Вы оба влюблены по уши. И я не хочу иметь с вами дело.

Слава богу, он сделал нам это маленькое одолжение — мы почти не видели его в Вене. Его шутки задели нас за живое: он дал нам понять, насколько фальшива наша игра в несерьезность. Потом он двинул в Италию на своем «витвере», чтобы встретить там раннюю весну; он прислал нам по почтовой открытке каждому. «Заведите интрижку, — гласили они. — Оба. С кем-нибудь еще». Но Бигги была уже беременной.

— Я думал, у тебя есть эта проклятая штучка, — сказал я ей. — IUD[21]?

— IUD? — повторила она. — IBM, NBC, CBS…[22]

— NCAA[23], — добавил я.

— USA, — отозвалась она. — Ну да. У меня она была, черт бы ее побрал. Но это была всего лишь штучка, не более того…

— Она что, выпала? — спросил я. — Они же не могут ломаться, верно?

— Я даже не знаю, как эта штуковина действовала.

— Она явно никак не действовала.

— Но ведь она там была.

— Может, она провалилась куда-то внутрь? — спросил я.

— Господи…

— Возможно, ребенок держит ее в зубах?

— Или она застряла у меня в легких. — Но позже она встревожилась: — Ведь она не должна повредить ребенку, правда?

— Я не знаю.

— Может, она застряла у него внутри, — сказала она. И мы попытались представить себе это: пластмассовая недействующая спиралька рядом с крошечным сердцем. Бигги начала плакать.

— Ну, зато малышка не забеременеет, — попытал-успокоить ее я. — Может, эта чертова штуковина послужит ребенку. — Но она не развеселилась; она на меня рассердилась. — Я только пытаюсь поднять тебе настроение, — оправдывался я. — Меррилл сказал бы что-нибудь в этом роде.

— Это не имеет к Мерриллу никакого отношения — заявила она. — Только к нам обоим, к нашей полбаной любви и нашему ребенку! — Потом она посмотрела на меня. — Ну ладно, — сказала она. — К моей любви, по крайней мере, и к ребенку…

— Разумеется, я тебя тоже люблю, — откликнулся я.

— Не говори этого, — сказала она. — Ты еще этого не знаешь.

Что было почти правдой. Хотя порой ее прекрасное длинное тело затмевало для меня все. И хотя мы уехали еще до того, как Меррилл вернулся из Италии — если он действительно там был, — мы не избежали его влияния. Его примера — может, всех примеров — по части добровольного самоистязания. Это произвело на нас огромное впечатление, и мы убедили себя, что хотим этого ребенка.

— Как мы его назовем? — спросила меня Бигги.

— Воздушный Бомбардировщик, — сказал я, шок от случившегося все еще не прошел. — Или как-нибудь попроще? Например, Мегатон? Или Шрапнель? — Бигги нахмурилась. — Тогда Зенитная Артиллерия.

Но после того, как отец лишил меня своих денежных субсидий, я подумал о другом имени, семейном. Брат моего отца, дядя Кольм, был единственным Трампером, гордившимся тем, что он шотландец: он ставил «Мак» перед своей фамилией. Если он приезжал на День благодарения, то всегда наряжался в килт. Грубый шотландец Кольм Мак-Трампер. Он громко пукал после ужина и высказывал предположения, что мрачные психологические проблемы моего отца заставили его заняться урологией. Он всегда приставал к моей матери с вопросом, есть ли какое-то преимущество в том, что она спит с таким большим специалистом, и всегда отвечал за нее сам: «Нет».

Моего отца звали Эдмунд, но дядя Кольм звал его Мак. Мой отец терпеть не мог дядю Кольма. К тому моменту, когда родился мой сын, придумать лучшего имени я не мог.

Бигги имя тоже понравилось.

— Оно похоже на звук, который хочется сделать в постели, — сказал она.

— Кольм? — спросил я, улыбаясь.

— М-м-м, — протянула она.

В то время я полагал, что мы еще много раз встретимся с Мерриллом Овертарфом. Если бы я знал, что это не так, то я бы назвал нашего ребенка Мерриллом.