Книга Потешный русский роман - Катрин Лове
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вы хотите знать, что я думаю о Михаиле Борисовиче Ходорковском? Хорошо, поговорим и об этом, кстати, свое мнение могут высказать и другие. Если мы ничего не делаем, это не значит, что мы не размышляем. Жизнь у нас нелегкая, нужно думать о том, как поправить дела. Так о чем вы? Ах да, что я думаю об этом мерзавце. Зависит от того, на какой канал вы работаете, мадам. Идемте, я представлю вам Ирину Палинкову, сюда пожалуйста, муж этой несчастной больной женщины тоже сидит в колонии. Если у него получится незаметно сфотографировать олигарха на телефон, вы сможете купить снимок. Интересуетесь? Сами видите, как плоха эта женщина. Будь ее воля, она спустила бы собак на бандита Ходорковского. Что вы сказали? Работаете на канал «Культура»? Культура это хорошо. Так вы хотите иметь фотографию Ходорковского в колонии? Ладно, выражаясь изящно, это выразительный символ, не так ли? Со времен «Записок из мертвого дома» Достоевского мы так любим нашу… да… чего вы от меня ждете, мадам? Хотите, чтобы я прочел отрывок из «Дневников» Федора Михайловича для вашего культурного канала? Без проблем! Вы принесли с собой книгу? В нашей стране идут на все, чтобы поддержать традицию, согласны? Желаете, чтобы Ирина Палинкова тоже что-нибудь прочла? Легко! Что? Пусть забудет о веревке и травле собаками? Я ей скажу. Скажу Ирине: старушка, придется приноравливаться к камерам, никаких собак, это будет выглядеть неаппетитно. Но если у вас есть часовая итоговая программа, я найду вам того, кто готов собственноручно выдавить глаза еврею, этому гаду, вору и убийце.
22 февраля 2009, 23:06
Вы конечно же узнаете всю новую информацию, которую добудет Краков, но я тревожусь о Вас. Санкт-Петербург не тот город, в котором человек всегда чувствует себя уютно. Особенно иностранец. Этот город следует посетить, побыть неделю и уехать. Думаю, Вы должны покинуть Санкт-Петербург. Погода тяжелая, снег, дождь, подмораживает, ветер не стихает — все разом, и так день за днем, по нарастающей. Это совсем нехорошо — даже для тех, кто не слишком тревожится о своей жизни. А для всех остальных просто опасно.
Вы должны отправиться куда-нибудь еще.
Юлия
23 февраля 2009, 08:18
Моя дорогая Юлия, Я думаю о Вас, хотя никогда не знаю, где Вы находитесь — в Нью-Йорке, Женеве или Санкт-Петербурге. Корреспонденция, которой обмениваются современные люди, мы с Вами в том числе, не позволяет опознать координаты места отправки. Интересно, кто-нибудь оценивал последствия создания новых средств и способов связи? Исчезли запахи, трепет, цвета, голые слова перемещаются в тишине, важна лишь скорость доставки. Если не начнем приукрашивать наши письма, Юлия, румянить им щечки, умащивать благовониями складки их кожи, боюсь, от этого мира и от нас самих ничего не останется.
Вы сообщили бы мне, если бы вернулись в Санкт-Петербург, ведь правда? Почему Вы не возвращаетесь?
Жан
N.B.: еще кусочек для прочтения
Отрывок из текста Валентины
Прибытие магната в лагерь не прошло незамеченным. Он здесь, тому есть свидетельства. Его зовут Михаил Борисович Ходорковский, он молод, красив и хорошо держится. Его можно принять за доктора — педиатра, специалиста по редким болезням, которому мать доверила бы лечить своего малыша, и все сочли бы ее выбор правильным, потому что в этом человеке есть и ученость, и доброта, что встречается нечасто и внушает надежду. Его фамилия Ходорковский, и он выглядит смиренным, как ягненок, очевидцы подтверждают, что так оно и есть, кроме того, он очень хорошо воспитан, учтив и — вишенка на торте! — убежденный сторонник всеобщего равенства. Михаил Борисович сразу сказал: нет, спасибо, мне не нужны ни особая камера, ни особое обхождение, я и копейки не вложу в ваш омерзительный режим для VIP-персон. Мы безусловно должны усвоить этот урок истории: бывший самый могущественный человек России стал лагерником. Оказался среди воров, убийц и прочих негодяев.
24 февраля 2009, 22:07
Жан, у меня еще пропасть работы. Я пока не могу вернуться в Санкт-Петербург, так что не ждите меня. В разгар кризиса нужно уметь отличать выгодные дела — коих немного — от массы невыгодных. Я говорила с Еленой, она со мной согласна. У нее дела тоже идут по-разному. Вы ведь знаете, богатые стали чуточку менее богатыми, а они к этому не привыкли. Они боятся потерпеть неудачу — гораздо сильнее, чем те, кто беден.
Елена сражается. Я тоже.
Юлия
25 февраля 2009, 12:46
Юлия, сегодня 25 февраля. Я уже три месяца не имею известий от Валентины. Вы должны знать — она боялась. Я тоже напуган. Ужасно. Не знаю, ни что думать, ни что делать. Будь я похрабрее, находись Вы рядом, отправился бы на поиски. Что-то подсказывает мне, что мы втроем — Вы, Краков и я — можем составить отличную команду. Сегодня утром я перечитал некоторые письма Валентины, обхватил голову руками и попытался представить себе женщину, странствующую по незнакомым местам в тот самый момент, когда я пишу Вам эти строки.
Жан
Отрывок из письма Валентины
«…наступившая осень скорее напоминает зиму. Все в Сибири работает по принципу «орел или решка», Жан, «орел» — проигрываешь, «решка» — ничего не получаешь. Как же далеко от меня Европа… Я иногда покупаю местные газеты и прибегаю к помощи географической карты, чтобы разобраться в новостях и сориентироваться по месту. Скажу без липших слов — здешняя жизнь жестока. Люди страдают, любят и умирают, помня былые печали. В деревнях, которые я посещаю, где иногда живу, случаются разные беды. Болеет странными болезнями скот, взрывается трубопровод. Процветают спекуляция и контрабанда. Все становится товаром — алкоголь, автомобили, лес, оружие, люди. Здесь, как и повсюду, нужно делать деньги, только это и нужно, повышать средний уровень, особенно если он средний только на словах. Я никогда не понимаю, с кем имею дело, хотя некоторые относятся ко мне невероятно тепло. Кажется, что вся нежность и великодушие мира укрылись в душах этих людей от суровых природных и погодных условий. Я всегда помню поразившее меня наблюдение Чехова. Представьте себе, во время путешествия на Сахалин этот упрямец составлял статистику побегов с каторги. Знаешь, кто сбегал чаще всего? Ответ прост: те, кто не мог вынести климатических различий между прбклятым островом и родными местами. Уже тогда речь шла не о великих принципах, не о свободе «с большой буквы», а всего лишь о климате. Те, кто здесь родился, не уезжают. Они терпят. Никакое «другое место» для них не существует. Иногда мне хочется поделиться мыслями и наблюдениями с окружающими, но я не решаюсь. Никогда не произношу имя Ходорковского. Говорят, прошлое ушло безвозвратно. Куда оно ушло? Никто не знает. Я предпочитаю продвигаться вперед осторожно, Жан, как будто иду по леднику».
25 февраля 2009, 23:52