Книга Страсть и скандал - Элизабет Эссекс

— Нет, — тихо, но твердо сказала Кэт. — Или вы хотите, мистер Джеллико, чтобы я называла вас Танвиром Сингхом, потому что именно этого мужчину я знала — или мне казалось, что знала. И мы не одни, — добавила она яростным шепотом. — Леди Джеффри все еще слышит нас.

— Я сказал ей — всем им сказал, — что мы знакомы.

Из-за двери донесся сердитый крик Кассандры:

— Да хоть бы ты был помолвлен, Томас! Каким бы близким ни было твое знакомство с молодой леди, не следует искать уединения с ней! Джентльмен так не поступает.

Томас не ответил. Он не сводил глаз с Кэт. Взгляд его смягчился, а уголок рта приподнялся в улыбке — на нее это всегда действовало неотразимо.

— Полагаешь, нам стоит ей сообщить, что я отнюдь не джентльмен?

— Полагаю, она уже знает. — В этом дерзком ответе, несмотря на его сухость и чопорность, все же чувствовалась колкость. Гранатовая сладость упорно просачивалась сквозь все слои ее унылой серой оболочки. Проблеск грустного юмора давал ему если не надежду, то по крайней мере вдохновлял на продолжение.

Но за дверью, в коридоре, Кассандра прилагала все усилия к тому, чтобы его обескуражить.

— Если вы не откроете дверь сию же секунду, я приведу Джеймса, — пригрозила она. — И твоего отца, Томас, если это единственный способ заставить тебя быть джентльменом.

— Для этого нужно куда больше, — ответил он, тем не менее продолжая улыбаться Кэт. Потому что смотреть на нее было чертовски приятно — серое платье, унылые темные волосы и все прочее.

Прикусив язык, Катриона сумела устоять перед его дерзкой попыткой очаровать ее и отступила в дальний угол гостиной, как будто хотела держать дистанцию — и в прямом, и в буквальном смысле — как можно большую.

Томас был готов уважить ее желание. Некоторое время он оставался на месте, навалившись на дверь всей тяжестью своего тела и прислушиваясь — до тех пор пока быстрые легкие шаги рассерженной Кассандры не застучали по ступенькам лестницы. По его расчетам, у него от пяти до двадцати минут наедине с Кэт, прежде чем на этой самой лестнице не послышатся шаги брата. Брат или вмешается в разговор, или просто выбросит его из дому. Как сказал Джеймс, леди Джеффри исключительно ценит мисс Кейтс. Очевидно, леди Джеффри заодно предоставит мисс Кейтс и исключительную защиту.

Поскольку этот тет-а-тет станет, вероятно, его единственной возможностью поговорить с Кэт в ее естественном окружении, то есть в виде мисс Анны Кейтс, Томас не спеша двинулся по гостиной, бросив взгляд в открытую дверь классной комнаты. Будто хотел выведать все тайны Кэт у предметов, которые окружали ее в повседневной жизни.

Беглый осмотр удивил — подобных этим детской и классной он еще никогда не видел. У него самого таких не было, а ведь он рос особенным ребенком, будучи сыном графа, и учителя у него были самые лучшие. Одна стена была целиком заставлена книжными шкафами; их содержимое поражало разнообразием. Томас отметил, что книги были расставлены тематически. Естественная история, например, отдельно от беллетристики. На просторных открытых полках располагались разнообразные экспонаты вымерших и ныне живущих организмов. Прочее пространство стен, как и обратная сторона подвижной грифельной доски, было занято рисунками, графиками и картами. Огромная стеклянная ваза служила домом для группы головастиков, в другой помещались темные пятнистые тритоны. На солнечном окне висела клетка, такая нарядная, словно взята прямо из зенаны какого-нибудь магараджи вместе с полудюжиной попугайчиков-неразлучников. Сейчас, однако, в клетке обитало полусонное семейство полевых мышей. Ничего подобного он никогда не видел!

И все это было результатом трудов мисс Анны Кейтс. Как странно. Как удивительно.

Хотя что же тут удивительного? Возможно, то же самое она делала в Индии для детей Саммерса. Она все время вывозила их на прогулки, навстречу приключениям. То и дело останавливалась, чтобы сорвать цветок, поймать какое-нибудь насекомое. Если бы не дети, Танвиру Сингху не удавалось бы провести с девушкой столько времени. Но он мог лишь догадываться, какое существование она ведет за стенами резиденции. Насколько ему было известно, Катриона вполне могла держать в клетке хорька или зачарованную змею в огромной тростниковой корзине. Это его безмерно беспокоило — он, человек, в чью задачу входило выведывать и разгадывать тайны, которые люди предпочли бы держать за семью печатями, вдруг осознал, что знает о ней очень мало. Понял, что сам выдумал ее — свою богиню-воительницу с волосами цвета красного золота — в ущерб настоящей женщине, что скрывалась за невозмутимой внешностью.

— Катриона Роуэн, вы поразительная женщина.

Она хмыкнула, видимо, не желая с ним соглашаться.

— Что вас так поражает? «В прекрасном воспитанье исконного британца, в уме иль в непокорности»?

Философского вопроса Томас не ожидал.

— Не думаю, что самой сильной стороной для меня является ваша непокорность, однако…

— Нет. Это цитата из Стила.

Заметив его непонимающий взгляд, она пояснила:

— Ричард Стил, писатель восемнадцатого века. Его произведения печатают в «Татлере». Вы мало читаете.

И слегка покачала головой, закрыв глаза.

— Меня не было в Англии. — И в своем уме он не был, но это уже тема совершенно отдельного разговора — насчет его восхитительной одержимости, навязчивой погони за выдуманной богиней, которая вовсе не желала, чтобы ее преследовали.

Его попытка пошутить слегка смягчила суровую линию ее губ. И все же перед ним стояла гувернантка, а не богиня.

— Стил писал в начале прошлого века. А издания его сочинений были в библиотеке резиденции в Сахаранпуре. Какая разница, что вас не было в Англии.

— Зато большая разница для человека, ведущего кочевой образ жизни. Но я рад, что вы заговорили о резиденции в Сахаранпуре. — Он отошел от двери классной и медленно двинулся в сторону Кэт, стараясь не показать, что идет к ней. Но именно она была его целью.

И она раскусила его трюк.

— Мистер Джеллико! Вы обещали леди Джеффри, что не покинете вот этого кресла. — Она указала ему на злополучный предмет мебели.

— Я лгал. — Томас даже не обернулся.

— Ах да. — Рыжая бровь приподнялась, изящно выгибаясь в несомненной гримасе насмешливого презрения. — В этом вы мастер.

Его пронзила мимолетная боль брошенного ею справедливого укора — но он не возражал. По крайней мере они приближались к самой сути дела.

— Благодарю. Но ты не имела в виду сказать мне любезность, а я понял это именно так. Ведь ты сама изрядно поднаторела в искусстве лжи.

Но она отказывалась признать его правоту.

— Нет. Я не такая, как вы. Мне не сравниться с вами в ваших умениях. Я не могу разговаривать на сорока языках или понять, что человек лжет. Я не умею притворяться тем, кем в действительности не являюсь.