Книга Мы поем глухим. Сто солнц в капле света - Наталья Андреева

Эрвин, который заехал за ней около десяти часов вечера, был вообще без маскарадного костюма.

— Слава богу, мне сегодня нет необходимости надевать напудренный парик или еще какую-нибудь ужасную вещь, чалму или шутовской колпак, — сказал он. — Мужчина в маскарадном костюме на балу в Опере становится посмешищем. Все сразу начинают думать, что это ревнивый муж, выслеживающий свою жену. И у нее появляется верный шанс остаться незамеченной. Симпатии всех на стороне влюбленных, а не на стороне рогоносцев, — серьезно сказал барон. — Я вижу, вы готовы? Это платье вам идет, — удовлетворенно кивнул он. — Не изменяйте себе, Александрин, и вот увидите: скоро изменятся все остальные дамы.

— Идемте?

— Да, конечно.

У входа в Оперу было настоящее столпотворение, как и всегда в день открытого бала. Общественные балы были введены королевским указом в период рождественских праздников 30 декабря 1715 года, причем исключительно из-за скудости королевской казны. Никто даже предположить не мог последствий такого шага! Даже революция не смогла отменить бал в Опере, потому что танцы оказались для парижан святее самой свободы. Можно было сколько угодно это порицать и высмеивать, но количество желающих все равно не уменьшалось. Балы сразу же стали собирать огромные толпы народа, ведь открылись двери в святая святых французской элиты, в одно из излюбленных мест высшей аристократии! Публика на эти открытые балы приезжала самая разношерстная: от герцогинь до проституток. Даже монахи стремились вырваться из монастырей, чтобы хоть тайно, но поприсутствовать в Опере в сезон балов. Моралисты не советовали ходить туда истинным христианам и вообще утверждали, что эти балы поддерживают распущенность.

В самом деле, в эти дни в Опере было дозволено все. Где еще порядочная женщина могла так отлично повеселиться, не опасаясь последствий? Дать себя поцеловать, прижаться в тесноте к своему спутнику, а в давке позволить сделать его рукам все, что вздумается. У входа в Оперу все барьеры рушились, кому была охота, тот скрывал свое лицо под маской, но большинство предпочитало не прятать лиц. Таким поступком, как сходить в Оперу на бал, следовало гордиться. Хотя на первый, неискушенный взгляд лениво движущаяся по огромному залу толпа могла показаться унылой и скучной. Но самом же деле это было безудержное веселье, но веселье, ограниченное теснотой, и все страсти кипели внутри, а не снаружи.

какое-то время они с бароном не могли проехать: из дверей вытекал людской поток, смешиваясь с другим потоком, с теми, кто стремился войти. Экипажи, таким образом, подъезжали и уезжали один за одним, мешая друг другу.

— Вы так и не наденете маску? — спросила Александра, перед тем как выйти из кареты.

— Меня все равно узнают, — пожал плечами барон. — И потом: вы хотите, чтобы меня записали в ревнивцы? Я никогда не опущусь до того, чтобы следить за женщиной, которую подозреваю в измене.

— Что же вы в таком случае сделаете?

— Вы уже знаете: я ее уничтожу.

Александра не готова была обсуждать с ним судьбу мадемуазель Бокаж. Графиня жалела бедную девушку, которая стала очередной жертвой Сержа, как и сама Сашенька Иванцова, которая из-за него чуть было не погибла. Но такие чувства барону Редлиху недоступны. Его любовь сродни осажденной крепости: у нее очень толстые стены, а из бойниц выглядывают заряженные мортиры, так что даже страшно подступиться. И он никогда не позволит противнику поднять флаг на главной башне этой крепости, скорее взорвет саму крепость. С Дельфиной он поступил жестоко. Мог хотя бы оставить ей ее дом. Но Александра не считала себя вправе вмешиваться. То, что произошло между Эрвином Редлихом и Дельфиной Бокаж, касается только Эрвина Редлиха и Дельфины Бокаж.

— Прошу вас, — барон вышел из экипажа и подал ей руку.

Через какое-то время они смешались с толпой. Бал для Александры был не в диковинку, но только не такойбал! Действительно, публика была самая разношерстная — все, кто нашел деньги, чтобы купить входной билет. Об избранности не могло быть и речи. На них смотрели, ведь графиня была красавицей, а ее спутника многие узнавали.

— Я могу пригласить вас на танец? — шепнул ей на ухо барон.

Она молча кивнула и положила руку ему на плечо. Здесь не было никакого регламента и никаких условностей. Из оркестровой ямы звучала музыка, кто хотел танцевать — танцевал, кто не мог или не хотел — просто смотрел на танцующих.

Они с Эрвином еще никогда не были так близко. Толпа швырнула их друг другу, так что Александре пришлось вплотную прижаться к своему партнеру по танцу. Она невольно почувствовала волнение. В свое время Сережа приучил ее к чувственным наслаждениям, и теперь в самом расцвете своей молодости и красоты она вынуждена была вести унылую жизнь вдовы. Эрвин осторожно обнял ее и закрыл собой от толпы. Она почувствовала себя защищенной и уже в который раз была благодарна ему за все то, что он для нее делает.

Оба молчали. Александра радовалась, что на ней полумаска и по ее лицу невозможно прочитать всех ее чувств. На Эрвина она старалась не смотреть. Музыка почти не прерывалась, казалось, это один бесконечный вальс, написанный лишь для того, чтобы те, кто хотел побыть друг с другом, не пожалели денег за входной билет. Всем остальным оставалось только завидовать и обсуждать танцующих…

— Я счастлив, а вы? — тихо спросил ее барон. Время летело незаметно.

— У меня скоро закружится голова. Я так давно не танцевала! Боюсь даже вспомнить, когда я в последний раз была на балу…

Он поцеловал ее руку и осторожно вывел из круга танцующих. Они медленно побрели, лавируя среди толпы, к стульям, отыскивая свободное местечко.

— Я оставлю вас ненадолго, — сказал вдруг барон. — Хотите шампанского?

— Да, пожалуй.

— Я принесу.

И он исчез. Александра присела и перевела дух. Мимо сновали люди. Были довольно интересные персонажи, например, молодые женщины, по манере поведения гризетки, которые отказывали себе во всем, чтобы в итоге полакомиться балом в Опере. Они рассчитывали познакомиться здесь с состоятельным мужчиной, и — как знать? — из крохотной каморки в мансарде можно взлететь, а точнее, спуститься в шикарный особняк, подобный тому, который еще недавно занимала мадемуазель Бокаж. Жизнь в Париже кипела, одни разорялись, другие стремительно обогащались и, как маленькие дети, хватали все блестящее, все самые забавные и яркие игрушки. Здесь же, на открытом балу-маскараде, у каждого появлялся шанс, в толпе бок о бок стояли бедняки и миллионеры, ищущие и искатели, дающие и просители. Чем и были так притягательны эти дни в Опере.

— Шампанское, мадам, — услышала она и машинально взяла протянутый бокал. — Ты прелестна! Беру свои слова обратно: ты не девка. Королева! Барон счастливчик, что у него такая любовница.

Она подняла глаза и увидела Соболинского. Он был в отлично сшитом темном фраке, без маски. Александра нашла, что он похудел со дня их последней встречи. Это ему шло, дамы на него косились и перешептывалась. Одна, проходя мимо, смеясь, сказала: