Книга Я люблю время - О'Санчес

Эта Светкина Татка, подруга дней ее суровых, – просто тигровая акула в океане любви! Как она на нас обоих смотрит, как смотрит! Причем так старается «точечно» взглядывать, чтобы каждый из нас видел и чувствовал: он, он единственный стал вдруг чемпионом ее хрустального сердца! Овладеть ею – невероятно просто, достаточно пригласить к себе домой на чашечку чаю, либо принять ее приглашение. Но на этом все розовые лепестки и осыплются, а останутся шипы-коготочки. Татьяна эта самая одна взращивает ребенка и мечтает о замужестве. Но она, в погоне за спутником жизни, совершает одну и ту же роковую ошибку, как мне представляется по опыту прожитых в браке тысячелетий: не будучи по жизни недотрогой, она и не думает этого скрывать! Типа, мол, «в наше время все так делают и это естественно». Естественно или неестественно вступать во внебрачные связи? Не стану спорить по вопросам морали, ибо не испытал на себе груза сего. В смысле, что внебрачные связи у меня были, и, быть может, даже поболе общим числом чем брачные, но при чем тут мораль? Так ведь то – я! Но женщине давать понять своему потенциальному супругу, что считаешь естественными повседневное обилие и разнобразие партнеров в рамках сексуального опыта??? Что ты, голубушка, что ты, родная? Уж я этих современностей пережил столько, что и волос на теле не хватит – сопоставить один к одному – каждый волосок к каждой современности, а истина по-прежнему стара и верна и злободневна: с общественными давалками недурственно проводить свободное время, веселиться и отвязываться, если под настроение, разумеется, не по обязаловке, а вот жениться – шалишь (хотя встречаются любители и на такую экзотику)! Подавайте мне под венец скромную да верную, умную да работящую, сексуальную да невинную. И не по очереди, а в едином теле… Отвязаться, мол, я и на стороне могу, а семейный очаг – святое дело! Совратить и развратить – желающих в двести тысяч раз больше, чем жениться на совращенных и развращенных. Если женщина этого не понимает, значит она сумасшедшая, либо того горше – феминистка. Есть такая пошлая тупая мудрость: мол, самая верная жена – бывшая проститутка, которой секс надоел хуже горькой редьки, и она по доброй воле ничего дополнительного на себя не взвалит. Угу. Если жене секс противен – кем надо быть, чтобы этому радоваться?… Да и в проститутки за куском хлеба – ох как редко ходят, в основном за легкой жизнью и красивыми заработками. Постоянство и верность следует доказывать авансом, причем делами, а не намерениями… Да. Но мои глубокомысленные психологизмы и мудрствования, рожденные внутренними монологами, не мешают мне трепаться под перспективу скоропалительной внебрачной связи и с Татой, и со Светой – девы шустрые, фигурами ладные, опять кофеек поставили…

Света по легенде для Таты – наш деловой союзник, осуществляющий деловую и организационно-правовую смычку страховой компании и брокерской фирмы, что безусловный абсурд, но для подруги ее сойдет – та отнюдь не дурочка, но не отличает облигации от ундервуда, иному училась.

Ладно, попьем еще кофею, ибо эти временные затраты не биение баклуш, но необходимые накладные временные расходы: и Свете надобно тылы обеспечить, раз уж она ввязалась в наши игры, и нам с партнером присмотреться получше друг к другу… Нет, сударыня, и я тоже абсолютно холост! Что? Обязательно капитулирую, когда встречу, но пока бог миловал, гуляю, молодой.

Туалет как туалет, тесный предельно, унитаз розовый, крышечка в цветочек, щеточки, отвлекающие «дезодорантные» запахи, рулончик бумаги в специальном держателе – уютненько и благонравно. Нет, а все-таки у меня насколько лучше! Дома… Люблю свой дом. Стоит только повелеть:

– Брюша! – И вот я уже оседлал домашний унитаз, который, к примеру… опять кресло Луи-Солнца! Все чин-чинарем, упреков нет: Брюша исполнил приказ безупречно, и для меня повтор унитазной формы действительно оказался полной неожиданностью, как я и заказывал…

Я парю над морем, нет, я знаю, что над океаном, над Тихим Океаном, толстым и большим, моим любимым, внизу справа и слева два островка, с пляжами, с пальмами, с бирюзовыми, в мелкой белокаракулевой пене, волнами. Основное побережье лежит западнее, и если вглядеться – что-то такое темнеется на краю окоема узкой полоской… Но зачем далеко вглядываться? – здесь веселее. Сверху отлично видно, как в абсолютно прозрачной воде мечутся рыбешкины стада, а их общипывают со всех сторон хищники покрупнее. Над водою весело перекрикиваются белые птицы, для которых легкий и обильный промысел – и труд, и развлечение. Рай земной. Легчайший ветерок, именуемый бризом. Запахи моря, водорослей, зелени земной, нагретой суши – они здесь, сладостные ароматы первозданных океанских тропиков, и мне нет дела до того, как и куда Брюша прячет остальные. Но что это? Птицы закричали громче, и запахи стали резче, и солнце по-прежнему на небе – но потемнело вокруг: прямо из океанских далей, побережью противоположных, движется сюда, к нам, ко мне и островам черное дерево-гигант. Оно громадно, извивно и только кажется узким, но корни его взбаламучивают океанские воды, а в крону вцепилось обезумевшее от ужаса облако: ему еще не доводилось мчаться с такой чудовищной скоростью! Рев! Это кричат волны, разрываемые на тысячи клочьев извечным их врагом, воздушной стихией, которая подхватывает кипящие струи, сворачивает в тугой рулон и подбрасывает к самому небу! Смерч! Он несет смерть всему живому; вода рано или поздно высвободится из его чудовищных объятий и вновь станет волною, мгновенно и беззаботно позабыв о пережитом, а рыбы и растения, кроме самых мелких и прочных – погибнут, вернутся из поднебесья клетчаткой и протоплазмой, пищей, все еще хранящей жизнь для других, но для себя уже не живущей…

Брюша дело свое знает: несколько минут – и нет в окружающем мире никакого торнадо, никакого водяного смерча: ад земной выглянул на миг из-под пейзажа, ухмыльнулся краешком клыкастого зева и вновь уступил место брату своему, раю земному… Все? Но Брюша, мой туалетный джинн, перфоманс сегодня обставил в классических традициях: завязка, кульминация, развязка, эпилог – ювелирно, без швов и каверн обточенные в несколько сюжетных минут. Смерч исчез, воды вновь прозрачны, птицы кричат и рыбу клюют, но если один островок стоит нетронутый и пригожий: те же ленивые пальмы, те же счастливые цветы, то другой разорен дотла – ни одного уцелевшего дерева, только беспорядочные груды бревен – бывших стволов, зелени, все это обильно посыпано песком, ямы, лужи, перья, кровь, ошметки разорванных рыб… И всюду, всюду, всюду копошатся черные мелкие крабы-падалееды, крупные белые птицы-трупоклюи… Будто бы черви в протухшем мясе… Даже воздух над поруганным островком словно бы надорван и растерян и не знает, на что дышать и чем звучать. А были островочки-близнецы.

– Что? Какой щелкунчик? А! Нет, уважаемая Татьяна?… Просто как? Тата?… на классическом был, в той же Мариинке, а на шемякинском не довелось. Но надеюсь, что мы посмотрим его вместе с вами. Безусловно, как можно забыть такую тему! Но нам пора на работу, тем более что кофе, наконец, иссяк. Как вы на это смотрите, господа?…

Пустой Питер дал мне огромное количество путеводных нитей, ниточек, зацепок на них – и все они значили разве что на четверть миллиметра больше, чем абсолютно ничего. К каждой из этих ворсинок необходимо пристраивать целый камвольный комбинат, чтобы суметь спрясть хотя бы какую-нибудь реальную пользу, или, хотя бы, рабочую гипотезу. Ночью – в первом же сне – меня озарила идея, и я проснулся, и встал, и запряг первый попавшийся мотоцикл («Харлей», конечно же, мой славный старичок V-2 – вот что «совершенно случайно» прыгнуло мне под седалище) и помчался в ментовку. А до этого в сети с помощью Боливара пришлось сообразить, в какое именно отделение на Васильевском мне надо. Нашел легко. Но пока понял, где лежат документы и как правильно их читать – хлопнул ушами и лишился механического коня! Опять! Гадский Пустой! Главное – одним и тем же дурацким динамо-приемчиком надирает меня! Вот как наведу там иные порядки – будет знать! Ладно, ладно, не наведу, не наведу – погожу пока. Хорошо хоть, что захватил рюкзак со сменной обувью. Оттуда уже на роликах в другую контору, к следакам. Оттуда домой к следователю, потому что тот – простой такой – взял работу на дом… Шерлок Холмс в подобных случаях нанимал кэб, а в ноги сажал Ватсона, чтобы те не зябли и дабы не скучать в дороге, а мне – родными конечностями шевелить, обутыми в безмоторные ролики. Что поделаешь – положение небожителя обязывает, мамок-нянек у меня нет, увы.