Книга Город в конце времен - Грег Бир

Что же касается их собственной одежды — исключая маски, — то люди остались в тех же серо-бурых пижамах, в которых и прибыли.

До Тиадбы (и, в свою очередь, до Джинни) начинало доходить, в какой степени все они были наивны. Кто кого обманывает? А Грейн? Неужели она все знала, прежде чем передала нас Высоканам — прежде чем умерла?

К тому же Джинни явственно ощущала, что Тиадба восстанавливается после невыразимого испуга и горя — после беды, оставившей обжигающий след. Что-то страшное случилось на Ярусах, что-то запредельное, не могущее вместиться в мир, знакомый Тиадбе.

Часть ее подсознания вдруг заметила присутствие Джинни.

— Ты! Убирайся! Или сиди тихо и не мешай!

Веки девушки затрепетали, и на несколько кратких секунд она вновь увидела склад, потолочное окно — вновь подспудно ощутила горы коробок и ящиков, наваленных вдоль стен. Коричневое одеяло запеленало ее подобно погребальному савану, смирительной рубашке; Джинни смотрела безумным взглядом, шейные жилы взбухли от напряжения.

Текло время — а сама она находилась где-то еще. Девушка лишь смутно помнила, что побывала в каком-то месте, рядом с кем-то — утраченное имя, три ноты более длинной мелодии, которую она позабыла.

При этой мысли опять дрогнули ресницы, веки медленно опустились. Дыхание стало мелким и частым.

Тело обмякло.

Она вновь уходила…

Они пересекли равнину сверкающей пыли. Впереди вырастал серебристый кластер закругленных строений, походивших на мыльные пузыри лунного света, опиравшиеся на пьедестал в обрамлении низких барханов, исчерченных ветровыми меандрами.

— Здесь нет ничего реального, — тихо сказал молодой человек, устало переставлявший ноги неподалеку от Тиадбы. Его звали Нико. Да, они все устали; им не хватало привычной, надежной, путеводной яркости неботолка над Ярусами; их мир бесконечно расширился — и приобрел странный, оголенный, уродливый облик. Тиадба невольно оглянулась, ища моральную поддержку у товарищей. Ее группы. Ее девятки.

Эй ты — внутри! Наступает опасное время. Я не знаю, что делать.

Джинни не хватало сил для ответа. Контакт был непрочным; все, что видела Тиадба, для Джинни казалось пропущенным через какой-то зыбкий тоннель, дрожащую смотровую трубу.

Она напоминала неумелого всадника, плохо держащегося в седле, опасливо подскакивающего при каждом новом шаге, очередной мысли хозяина тела, чуть ли не при каждом ударе сердца. Она не могла говорить, у нее едва получалось смотреть.

Простыни спеленали ее еще туже, Джинни падала откуда-то… куда-то…

По эстакаде группа поднялась к пьедесталу и, насколько могла, стряхнула вездесущую пыль. Тиадба знала имена спутников, повторила их про себя, будто представляла гостье.

На сердце становилось легче при мысли о том, что не одна она испытывала блуждания; как и у Джинни — чье имя она не могла произнести или понять, что оно означает, — ее воспоминания о провалах в памяти были минимальными. Ты ведь не собираешься меня выпихивать? Даже и не думай. Мы так погибнуть можем.

Группа вошла в ближайший из серебристых пузырей. Внутри, разложенные на прозрачных стеллажах, фальшивым огнем в сочленениях мерцали и посверкивали доспехи. Назатыльники шлемов опускались до самых плеч. Броня со множеством плотно оребренных, толстых сегментов напоминала обтягивающие костюмы подводников.

(— Подводников?! Вы что, нырять собрались?

— Послушай, не мешай! Очень прошу…)

Джинни, устыдившись, попробовала уйти, но не смогла — подобно выковырянному зубу, повисшему на больном нерве, она была захвачена в тиски эмоций Тиадбы — и понимала при этом, что сознание этого тела до сих пор лишь смутно догадывается, что дела идут по-другому. По сути, Джинни попала под пресс своего рода управдомов: организаторов и слуг, заботящихся о повседневных нуждах тела хозяйки.

А когда она наконец уйдет, то, как знала Джинни, эти же слуги выметут прочь следы ее мелкого, раздражающего присутствия… Точно так же, как эти делали ее собственные управдомы, когда роль хозяйки играла она сама. Так странно! Узнать об этом как бы со стороны!

О, если б только она сумела запомнить… Она бы вновь вызвала к жизни эти ощущения, прошлась бы по ним ясным сознанием, бодрствуя… вставила бы их в нужные места головоломки — и, может статься, закончила картину.

Как много непонятного, еще бессмысленного…

Яркие доспехи — алые, соломенно-желтые, призрачно-зеленые, девять разнообразных оттенков — полностью занимали ум Тиадбы, словно ничего другого она не видела. Ей рассказывали об этих чудесах, но совсем недавно, в базовом лагере — незадолго до начала похода через пыльную равнину, расположенную внутри серой пещеры. Это были устройства, которые сохранят им жизнь в Хаосе, за границей реальности… а посему они находились за гранью жизненного опыта любого из членов древнего племени, обретающегося на Ярусах. Как хорошо, что довелось узнать об этих сокровищах! И как, должно быть, жутка причина, по которой они необходимы!

Вот когда Тиадба ясно отдала себе отчет в том, что их планы и надежды на эту авантюру были более чем наивны. Хаос отнюдь не являл собой долгожданную свободу или убежище — он был квинтэссенцией гибели. Даже Высоканы — и те, казалось, избегали упоминать о нем за исключением крайней необходимости.

То, что им довелось пережить перед спуском в сливной канал — горе, многократно помноженное на скорбь и потрясение от потерь, — было лишь легким намеком на кошмар, лежавший за пределами Кальпы.

Да, они отправлялись в поход — наконец-то! — но какой ценой, с каким риском? И кому можно доверять после прежних недомолвок, нежданных откровений?

— Уходи! Прямо сейчас! Мне надо сосредоточиться…

Оставался последний шанс, за который цеплялась Джинни, последняя, скользкая веревочка… вот-вот управдомы выметут ее прочь, разорвут связь…

Надежда, которую питала Тиадба:

— Мы еще встретимся. Ведь и ты это знаешь?

Выпадение из цепи причин и следствий. Все смешалось в кучу, сновидения и жизнь исковерканы, перепутаны.

— Где он? Он жив? Ты же знаешь! Ответь мне!

Но Джинни не знала.

— Почему от него нет вестей?

Она упала с раскладушки, разметав по полу одеяло и простыни. Ночная рубашка взмокла от пота. Джинни отчаянно пыталась удержать в себе то, что видела и слышала, но стоявшее перед глазами видение плавилось ледышкой под неистовой жарой пробуждения.

Девушка вскрикнула от разочарования и бессилия.

Откуда-то выпрыгнул Минимус и стал тереться о ее ноги, затем сел и принялся следить, как она распутывает и поправляет постельное белье.

То, что она видела… то место, где она побывала, при любой рациональной последовательности событий могло произойти перед… перед чем? Провалы в памяти оставили в ней лишь тоску да предчувствие надвигающегося ужаса.