Книга Ё - Евгений Лукин

Полковник и оперуполномоченный переглянулись. Подобно большинству ментов, оба пили вполне профессионально.

— Подробнее! — проскрежетал Непадло.

— Существует такая логическая каверза, — пояснил Паша. — Представьте пьяницу. Когда он пьёт — пьют все.

— Как — все? — не понял опер. — Вся планета?

— Да. Вся планета.

— Фигня, — сказал опер.

— Тем не менее, — тонко улыбнувшись, заметил Паша, — под это определение подходит любой трезвенник. Я, например. Когда я пью — пьют все. Просто я никогда не пью.

Милиционеры переглянулись вновь — на этот раз ошалело.

— Вот вы ввели запрос о человеке, который, моргнув левым глазом, сотворит заведомо невозможное. И программа выдала вам список лиц, не имеющих левого глаза. Моргнул бы — да нечем!

Полковник медленно повернулся к оперуполномоченному.

— Снимай наблюдение… — через силу выдавил он.

— Наблюдение снять недолго… — угрюмо отвечал тот. — А вот насчет Живикина… Поздно, Герман Григорьевич! Дело-то уже заведено. Хулиганство, нанесение побоев…

— Постой-ка! — встрепенулся полковник. — А как же этот… пропавший… Хр… Хрх… Как его?

* * *

Так и не выговоренный полковником Хрхрян сидел в летней кафешке на расстоянии квартала от своего киоска и нервно сдувал пену со второй кружки пива.

— Достали, да?.. — гортанно жаловался он соплеменнику. — Ключ точу — следит. Набойку ставлю — следит… Ты подойди скажи, сколько тебе надо… Не подходит! Следит! Значит, опять что-то лепят…

Соплеменник качал головой и сочувственно цокал.

— Гляжу — глаза стал протирать … — отхлебнув, с горечью продолжал одноглазый Хрхрян. — Я из будки бегом! Сижу теперь, думаю: на хвост упали — киоск продавай, из города уезжай… А как по-другому? Менты… Моргнут — ищи потом Хрхряна!..

2002

Тризна

Пусть бы выдумал это сочинитель, — знатоки народной жизни и критики тотчас же крикнули бы, что это невероятно: а прочтя в газетах как факт, вы чувствуете, что из таких-то именно фактов поучаетесь русской действительности

Ф. М. Достоевский

Володьку хоронили ранней стылой весной. Умер он, как и жил, странно и нелепо: нашли его в разгромленной, распахнутой настежь квартире. С кем-то он всю ночь пьянствовал, потом по обыкновению учинил мордобой, вышиб дорогих гостей за порог, упал, уснул, а к утру прихватило сердце.

Уголовного дела возбуждать не стали.

Говорят, талантливый был бизнесмен. Словосочетание, конечно, диковатое. Хотя много ли нынче осталось таких, кому оно покажется диковатым? Да и талант Володькин, по слухам, проявлялся лишь во время вынужденных завязок и блистал до первой серьёзной прибыли. То есть до первой рюмки. Дальше весь бизнес шёл прахом.

Привезли его прямо из морга, в квартиру не поднимали, поставили гроб на пару табуреток перед подъездом, не потрудившись даже прикрыть задние дверцы катафалка. Всё равно потом обратно заносить.

Володька лежал упрямый, недовольный. Казалось, просто не хотел ни на что смотреть. Желтовато-серое лицо его в морге подгримировали, умастили, припудрили. «Некрокосмы, — вспомнилось Ордынцеву. — Украшающие труп». Он подошёл поближе и, скорбно склонив голову, простоял возле гроба дольше, чем собирался.

Сначала решил, что померещилось, но нет: на мёртвом лице медленно и неотвратимо, с каждой минутой ясней и ясней, проступали тщательно замазанные ссадины, кровоподтеки — словом, всё то, что могло послужить поводом к возбуждению никому не нужного уголовного дела. Причиной, видимо, явился резкий перепад температуры, когда тело вынесли из относительно тёплого нутра катафалка в ледяную мартовскую стынь.

В гробу, заваленный цветами до подбородка, лежал забитый насмерть человек.

Самое печальное, остальные тоже это видели. Видели и молчали. Что тут скажешь?

— Убили… — еле слышно охнула мать. Ордынцев не выдержал и отошёл.

На кладбище не поехал. Вернувшись домой, достал из холодильника сильно початую бутылку водки, сел к столу.

— Ну вот и ещё один… — бессмысленно бормотал он. — Вот и ещё…

За тусклым кухонным окном чернел влажный весенний двор с наплывами льда под деревьями. По плоской крыше девятиэтажки, что напротив, ходили рабочие, временами собираясь в подобия скульптурных групп.

На службу сегодня можно было не возвращаться. Глава фирмы Даня Галкин тоже когда-то учился с Володькой на одном курсе, сам вырваться на похороны не смог и, видимо, чтобы хоть как-то оправдать своё отсутствие, отпустил Ордынцева на весь остаток дня.

Что ж, спасибо, Даня.

Ордынцев криво усмехнулся наполненной стопке. Вспомнилось, как кто-то из его знакомых недавно жаловался на бессмысленность жизни. Идиот. Он бы ещё на отменное здоровье пожаловался. Или на избыток денег. Смысл ему подавай! Да знаешь ли ты, насколько он страшен, этот смысл?

Исход дня был предрешён. Первую стопку — за Володьку. Вторую — за прочих убиенных. А там, глядишь, и на себя пара капель останется.

Главное — удержаться и не сходить за новой бутылкой.

— Земля пухом, — глухо сказал неверующий Ордынцев и медленно перекрестился.

Тронул стопку, тут же отдёрнул пальцы. Нет. Не так. Не сразу. Иначе мысли спутаются, останутся одни всхлипы.

Странную эту привычку учинять время от времени досмотр и опись потерям Ордынцев приобрёл к сорока пяти годам. После того как Миньку Дьякова нашли на железнодорожных путях с перебитым шейным позвонком и пустыми карманами. Несчастный случай.

— Ну ты тоже не прав, — возразил знакомый Ордынцева (отставной опер), с которым он поделился своим возмущением. — Вечно вам убийства мерещатся! Почему не предположить самое простое? Шёл по шпалам. Ночью. Наверняка поддатый. Споткнулся, сломал шею. Потом идёт какой-нибудь прохожий, видит труп. Что ж он, карманы не обшарит?

И всё бы звучало убедительно, не повторяйся каждый раз одно и то же. Либо от несчастного случая, либо с сердечной недостаточностью. Что бы ни стряслось.

Редкое исключение: Саня Коваленко. Добрейшей души человек, румяный увалень с виноватой улыбкой. Был впервые в жизни задержан, а в отделении, не зная порядков, вступился, по слухам, за избиваемого. Вот тут уже ничего замять не смогли. Три милицейские версии. Первая: подобран на улице. Инфаркт. Вторая: в вытрезвителе упал с табуретки, повредил череп. Независимая экспертиза установила, что череп повреждён в двух местах. То есть Саня, выходит, падал с табуретки дважды. И оба раза со смертельным исходом. Потом был суд. Виновный сотрудник милиции отправился на зону, где и погиб год спустя. Правда, поговаривали, что осудили не того.

А случилось это аккурат за пять лет до Миньки Дьякова.