Книга По ту сторону кровати - Аликс Жиро де л’Эн

Ага… ребенок ни разу не пожаловался на мать! Иными словами, перемены в ней не стали причиной его невзгод… Эктор предъявлял претензии только к отцу, но до чего же странно: Ариана не почувствовала облегчения — наоборот, у нее как-то гаденько закололо в груди.

Марсиаки подумали, что надо сказать малышу правду. Они объяснили ему — и разговор был куда дольше мартовского, — что на самом деле с ними происходит. И насчет необычности ситуации, ее обратимости — тоже объяснили. Пойми, сказали они сыну, никто никого не заставлял, и все до сих пор шло лучше некуда. Просто супер! Разве Эктор не видит, в какой отличной форме родители. Мальчик посмотрел на склоненные к нему встревоженные лица, на — точь-в-точь створки ракушек изнутри! — тени под глазами папы и мамы, на морщинки скобками у рта… посмотрел и ничего не ответил. Пришлось Юго и Ариане убеждать ребенка в том, что старая схема «папа на работе, мама дома» уже не работает, она полностью устарела, она несовременна, она реакционна, в конце концов. Тут они достигли умеренного успеха: по сравнению с любым мальчишкой, которому еще нет десяти, вооруженный исламист — образец широты взглядов и терпимости. Потому, прежде чем уложить своего экстремиста спать, Марсиаки дали клятву. Обещано, Эктор, папа постарается, нет, о возвращении раньше условленного срока на свою работу, конечно, и речи быть не может, но он приложит все усилия, чтобы находить время и говорить с ним «как мужчина с мужчиной». Ариана, со своей стороны, неожиданно для себя произнесла следующую фразу: «Соберись с силами, парень, кончай лениться, и, если ты к концу года исправишь отметки, я куплю тебе новый велосипед!»

В эту ночь ни отцу, ни матери не удалось выспаться как следует. Юго вертелся с боку на бок, потому что его терзало чувство вины, охватывающее любого человека при беседах такого рода с представителями другого поколения. Ариана до рассвета пыталась понять, когда же ситуация вышла из-под ее контроля. Со дня появления Эктора на свет она всегда была твердо уверена, что «бессознательно подключена к психике своего ребенка». Не меньше двадцати раз они с Софи обсуждали феномен, который позволяет матери проснуться еще до того, как малыш заплачет и позовет отогнать это мохнатое чудовище, которое вот-вот его проглотит. А тут она ничегошеньки не почувствовала, ничего угрожающего не увидела, хотя было ведь что заметить…

Две недели спустя, по лицу сына поняв, что тот снова замкнулся в себе, Юго решил не поддаваться этому эмоциональному шантажу. Софи уже ожидала его в мастерской, потом ему надо забежать в «Ашан», но он постарается прийти домой до семи часов вечера, чтобы поиграть с Эктором в «казаков», ну и все в порядке! Черт побери, его ребятки отнюдь не самые на свете несчастные! Однако на душе у него было все-таки беспокойно, и он принялся грызть ногти, стараясь себя убедить, что уж в его-то семье наблюдается всеобщее процветание… но тогда — где же он ошибся?..

Юго открыл это беспощадное следствие своего превращения в женщину довольно быстро: оказывается, у его новой природы есть неумолимое свойство наделять чувством вины. Большая часть женщин везде и всегда чувствует себя в чем-нибудь виноватой. Виновна в том, что недостаточно красива, виновна в том, что недостаточно блондинка, виновна в том, что одевается не по последней моде… Или — слишком по моде! Мало работает. Или слишком много! Мало времени проводит с детьми. Или чересчур их опекает… Именно это странное, непреходящее чувство вины больше всего не нравилось Юго в его новой вселенной. Но он в рекордно короткое время понял, что должен принять в себе все, в том числе и отрицательные качества. А чтобы принять в себе еще одну чисто женскую черту — чувство, что к тебе несправедливы, — нужно каждую минуту повторять: «Все хорошо, все в порядке». Тогда все и на самом деле обойдется. Пусть эта привычка к тебе словно прилипнет, она не служит ничему, она не помогает даже убедить себя самого, но, говорят, вокруг от этого становится краше, а потому она незаменима.

Лиз Онфлёр с удовольствием поглощала соевый бифштекс. Она чувствовала себя в ударе и решила поцапаться с Момо.

— Знаете, в чем ваша проблема, Мохаммед? Вы отрицаете свой магрибский идентитет.

— Называйте меня, пожалуйста, Морисом. Не понял, что я отрицаю?

— Свой магрибский идентитет! Свое происхождение из Северной Африки — теперь понятно? Тот факт, что вы родом из суровой страны, населенной суровыми, будто из камня вытесанными людьми, но ведь людьми, возвеличенными коснувшимся их поэтическим дуновением, которое и сравнить-то не с чем. Вот что вы отринули. Живя на Западе, вы потеряли свои корни.

— А вам хотелось бы, чтобы я выписывал счета должникам, нарядившись в галабию и абу[46], и выглядел бедуином? Между прочим, на исторической родине у меня и нет никого. Все — в Шату, в Нантерре. Даже самые дальние родственники живут в Манте. Да и сам я, кстати, побывал в Марокко всего дважды — по путевке Средиземноморского клуба и на семинаре нашего Союза в Марракеше.

— Мне грустно видеть, что у вас нет настоящих корней. Вот я из Нормандии. Тоже не самая удобная для жизни страна — ничего не поделаешь, ужасный климат, но страна гордых и достойных людей, впрочем, как и ваша.

— Лиз, все нормандцы, сколько я их знаю, в семь утра уже вовсю глушат кальвадос!

— Точно. Это люди, на протяжении веков сохранившие свои традиции.

Момо, задетый за живое, выпрямился на стуле яз искусственного бамбука.

— Я тоже храню в душе культуру своих предков. Конечно, я не ряжусь в нее, как некоторые, не выставляю напоказ, но она во мне живет, и еще как живет. Вот, скажем, моя любовь к зрелым и дородным женщинам — чисто восточная черта.

— А знаете, что они вам скажут, эти зрелые и дородные женщины?

— Ой, вы что, подумали, я про вас, что ли? Ах-ах! Вы знаете, кто вы, Лиз? Вы — как Лиз Тейлор, вы фурия, вы миф! А еще знаете, кто вы? Вы «джимини», они сейчас в Америке притча во языцех, этакое больное место общества, я читал в «Обсервер», правда-правда.

— Что еще за больное место?

— Ну, имя взято из «Пиноккио», детской сказки. Джимини — это маленький сверчок, символизирующий собой рассудительность, здравый смысл. Он везде таскается за деревянным человечком и учит того, что ему делать. Так вот «джимини» в Соединенных Штатах — это те самые добровольно вступившие в борьбу за «везде должен быть порядок» и чрезвычайно воинственные (сами, естественно, примерные и добропорядочные) граждане, которые въедаются другим в печенки и постоянно учат их, как поступать правильно!

Момо произнес все это с совершенно ангельским видом, смертельно оскорбленная Лиз ответила ему лучезарной улыбкой.

— Что ж, неплохое сравнение… Отлично понимаю, что речи отвергнутого воздыхателя не могут обойтись без горечи. Но, поскольку вы переключились на детские сказки, думаю, вам уже не терпится поговорить об Экторе?