Книга Дети белых ночей - Дмитрий Вересов

Марков не видел, какие волосы спрятались у нее под шапкой. Как в детской бумажной игре «Одень куклу», он примерял ей мысленно темные или светлые локоны. Пожалуй, с темными волосами она была бы красивее, но тогда лицо ее потеряло бы ангельское выражение. Поэтому Кирилл проголосовал в душе за белокурость.

– Ну что вы,– сказал он вслух.– Вам ли... Вы такая...

– «...эстетная, вы такая изящная...»,– неожиданно процитировала девушка, при этом внимательно наблюдая за реакцией Кирилла.

Словно она подсмотрела через плечо в его заветный блокнот с нарисованными Kiss’ами на обложке, где кроме рок-групп и их альбомов, были еще переписанные от руки стихи Северянина, Хлебникова, Бурлюка... Вот так девушка!

А девушка все говорила за него, даже скользкое продолжение северянинского стихотворения произнесла без смущения, с придыханием, внимательно глядя Маркову в глаза.

– «...Но кого же в любовники, и найдется ли пара вам?..»

Видимо, почувствовав, что это перебор, она вдруг сказала изменившимся, будто подтаявшим у трамвайной печки, голосом:

– А ведь через два дня Новый год. Вы где собираетесь встречать Новый год?

– Нигде,– ответил Кирилл.– Дома, наверное. У меня через четыре дня последний экзамен.

– Государственный? – уважительно поинтересовалась незнакомка.

– Нет, последний в зимней сессии.

– А вы на каком курсе?

– На... третьем,– зачем-то соврал Марков.

– А я в этом году поступала...

– В театральный?

– Да. Откуда вы знаете?

– Ваша внешность подсказала,– наконец, Кирилл соорудил комплиментик.

– А где вы учитесь?

– В ЛИВТе,– увидев удивленно поднявшиеся брови, Кирилл пояснил: – в Ленинградском институте водного транспорта. На судомеханическом. Буду плавать на судах смешанного типа, «река—море». Знаете, рейсы такие удобные и все с заходом в европейские порты. Любек, Гамбург, Марсель...

Его опять понесло в открытое море вранья, без всяких портов. Суда смешанного типа, «река—море»... Сам он – смешанный тип. Что только не смешалось в нем? И все какой-то хлам, чужие пошлости, а своего нет за душой ломаного гроша, вернее, в душе. Вот Женька...

– Девушка, скажите, как вас зовут? – спросил вдруг Кирилл совсем по-иволгински и еще добавил: – Пожалуйста...

– Таня... А вас?.. Очень приятно. Кирилл, давайте встретим Новый год вместе. Я не очень нахальничаю? Может, вы подумали?.. Тогда ладно. У меня собирается хорошая компания. Клевые ребята. Не пожалеете. Что вам скучать с родителями, ведь вы такой симпатичный... И глаза у вас такие грустные, как у Александра Блока. Я постараюсь вас развеселить... Что вам до этого экзамена? Вы же не первокурсник какой-нибудь, чтобы так бояться экзаменов... Ты тоже живешь в Купчино? Тем более, мы почти соседи... Значит, решено?..

Ровно в шесть часов вечера тридцать первого декабря в квартире Марковых раздался удивленный и растерянный голос Елены Викторовны:

– Кирюша, как же так? Ведь Новый год принято отмечать в семье. Скоро тетя Нина приедет с Михаилом Ивановичем, Люба с Павликом... Тебе же нравится играть с маленьким Павликом! Он такой забавный, тебе во всем подражает... Папа вот-вот приедет. Что я ему скажу?..

– Скажешь, что у меня комсомольско-молодежный Новый год,– отвечал из своей комнаты Кирилл.– Вынужден встречать его с комсоргом, профоргом и страшной дочкой декана. Скажи это ботинку. Он – карьерист, он поймет...

– Как ты называешь папу? Не стыдно?

– Карьеристом?

– Нет, ботинком. Не смей так говорить... Кстати, надень теплые ботинки. Куда ты в туфельках?

– Мам, тут недалеко. Я возьму бутылку шампанского и пару банок из холодильника? Тут вон всего сколько – Михаил Иванович обожрется... А боти... отец не закусывает...

– Возьми еще тарелочку холодца. Я сейчас тебе заверну. А ты присмотрись: может, она не такая страшненькая?

– Кто?

– Дочка декана.

– Какая дочка?.. Ах, да. Присмотрюсь, присмотрюсь...

На площадке Кирилл услышал звук приближающегося лифта. Все нормальные люди уже дома, шатаются по квартире в томительном ожидании курантов, а этот вот приближается, на лифте едет... Так ведь это отец! Он уже узнавал родителя по звуку подъемно-транспортного оборудования! Вот до чего дошло обостренное восприятие друг друга!

Лифт действительно остановился на его этаже. Во время небольшой паузы между остановкой и открыванием дверей Кирилл пролетел два лестничных пролета. Ему казалось, что с каждым толчком ноги от бетонной ступени он приближался к свободе... «Свобода приходит нагая...» Чьи это стихи? Неважно. Важно, что нагая. Еще интересно, блондинка она или брюнетка? Если блондинка, то они поженятся, и он будет говорить в институте: «Моя жена... У моей жены... Для моей жены...» Не одному же Лехе Растамянцу хвастаться на перемене семейными скандалами.

Жаль, что ехать было недалеко – всего пару остановок. Еще жаль, что не было цветов. Потому что, когда человек идет с цветами, все сразу понимают, какой он счастливчик, что его ждет поцелуй или поцелуи, что в этот вечер у него будет... у него все будет. Все у него будет, то есть даже больше, чем в этом случае думают. Большая жизнь, любовь, свобода... «Свобода приходит нагая...» Блондинка или брюнетка?

Дверь открыла хорошенькая брюнетка. Это у Зощенко, кажется, жених ни разу не видел невесту без шляпки. Но Кирилл сразу узнал Татьяну. У нее была стрижка на какой-то французский манер, с трогательной челочкой. Ангел улетел, но тот, кто остался, весело смотрел на застывшего в дверях Кирилла. Что он там загадывал? Женится, если она брюнетка? Да-да, он так и загадал, именно если брюнетка. Зачем ему себя обманывать? К тому же глаза, цвет волос, легкомысленная челочка не имели никакого значения по сравнению с ногами. Вот так он мог бы идти за нею далеко-далеко, долго-долго, глядя только на ее ноги, как на какие-то жизненные ориентиры. Жаль, что в купчинских квартирах такие короткие коридоры...

В большой комнате Кирилл совсем по-детски первой заметил елку. Она была украшена одними серебристыми шарами. Снизу – большими, как плафоны ночных светильников, повыше – средними, величиной с теннисный мячик, а под самой макушкой – не больше пинг-понгового шарика. «Апофеоз...» – подумал Кирилл, но чего апофеоз, он, по своему обыкновению, не додумал. Его захватила другая мысль. Он представил себе сначала бесконечно большой серебристый шар, который вместил в себя все мирозданье, шар-абсолют, которому нечего было отражать. Потом Марков вообразил бесконечно малый шарик, в котором ничего не было, но который отображал всю реальность. Между шарами была сама госпожа бесконечность, от ощущения которой становилось холодно и телу, и душе. В центре этой бесконечности стояла елка с серебряными шарами.

Стало действительно зябко и одиноко. Тут Кирилл увидел гостей, искаженно отраженных в стеклянных шарах, и поспешно отвернулся от елки. Таня уже представляла его присутствующим. Марков заметил, что гости одобрительно посмотрели на его вельветовые джинсы и свободный черный свитер с белыми ромбиками. Кирилл ответил им дружелюбным взглядом.