Книга Искушение искушенных - Жюльетта Бенцони

– Господа, теперь нам следует удалиться, – провозгласил он.

Чем была для Марии Тюдор первая брачная ночь? Несомненно, она испытала нечто вроде ослепительного откровения, ибо старая дева, ханжески целомудренная и невероятно сдержанная, проснулась утром влюбленной до безумия. Отныне Мария обожала мужчину, который сделал ее женщиной. Любовное исступление королевы, доставлявшее Филиппу горделивое удовольствие и легкую досаду, дошло до такой степени, что французский посол Ноайль счел нужным оповестить об этом своего повелителя Генриха II:

«Мне рассказывали, что по ночам королева не помнит себя от страсти и желания. Полагаю, что главная причина ее грусти коренится в том, что она с каждым днем ощущает нарастающее увядание своего тела и с испугом предчувствует близкую старость…»

Марии никогда не суждено будет забыть те мгновения любви, которыми она была обязана Филиппу. Во имя этого позднего и мимолетного счастья она вскоре зальет свою страну потоками крови.

Через несколько недель после свадьбы королева объявила о беременности – с таким неистовым восторгом, что Филипп тоже ощутил безмерную радость. В этом ребенке заключались все его надежды! Конечно, у него был сын от первой супруги – но слишком болезненный и хилый. Филипп сознавал, что если Мария подарит ему наследника или наследницу, то это дитя соединит короны Испании и Англии. Перспектива представлялась настолько соблазнительной, что он с удвоенным усердием начал заботиться о жене – более того, он выказывал ей истинную любовь и даже перестал заглядываться на хорошеньких женщин…

Надо сказать, что только рождение этого ребенка могло бы хоть отчасти примирить испанцев и англичан. Первые считали своих любезных хозяев неотесанными, грубыми, туповатыми и склонными к ереси. Вторые же безумно боялись дорогих гостей, шарахались от них, словно от чумы, и чуяли в каждом из них запашок костра. Для того чтобы два народа сосуществовали мирно, их должен был соединить общий король – или королева.

– Мария, – сказал однажды вечером Филипп, – наш сын не может родиться на земле, отринувшей бога. Пока он не появился на свет, вы должны вернуть Англию в лоно католической церкви.

– Я все понимаю, мой дорогой сеньор, и, поверьте, это мое самое заветное желание. Однако здесь следует действовать осторожно. Мои добрые подданные…

Принц ласково, но твердо взял жену за руку и произнес с некоторой грустью:

– Нет, Мария… Вы не должны обращать внимания на вкусы ваших подданных именно потому, что они подданные и обязаны подчиняться вам. Речь идет о нашем будущем сыне… и обо мне! Я не могу жить в стране, которой овладел дьявол. И если вы хотите, чтобы я оставался с вами, вам придется все это изменить. Вы должны принудить Англию вернуться к богу. За это вас ожидает вечная слава и истинное счастье. Уверяю вас, через несколько месяцев никто здесь и не вспомнит о реформатской вере…

Филипп ясно дал ей понять, что уедет, если она его не послушается! Эта угроза привела Марию в отчаяние. Она обратилась к Риму, и в Англию был послан кардинал Поул, находившийся в Брюсселе.

Серым и промозглым декабрьским днем королева и принц Филипп с великими почестями приняли кардинала. Впервые после многих лет Мария вновь увидела человека, которого когда-то так любила. Конечно, годы оставили свой отпечаток и на нем, однако Реджинальд, в отличие от королевы, стал еще более красивым, чем в молодости. Очень высокий, с белокурыми волосами, посеребренными сединой, он выглядел в своей кардинальской сутане величественным, как король. Плантагенет с головы до пят, он словно бы напоминал пришедшей в упадок Англии о древних монархах. Рядом с ним Мария и даже Филипп выглядели бледно. И покоренный народ преклонял перед ним колени, когда он шествовал по улицам Кентербери. Когда же за кардиналом закрылись двери Вестминстерского дворца, многие вспомнили о прежних матримониальных планах Марии и, ничуть не смущаясь, во всеуслышание говорили, что лучше бы их королева вышла замуж за истинного англичанина Реджинальда Поула, чем за этого проклятого испанца!

Сама же Мария ощутила невольную грусть, едва лишь кардинал появился на пороге. Как забыть счастливые былые дни? В глубине души она сознавала, что, не будь так сильна ее любовь к мужу, ей было бы тяжело встретиться с Реджинальдом – настолько жестокими и сильными оказались бы тогда запоздалые сожаления. Однако она любила, верила – или почти верила, – что любима, и не сомневалась, что беременна от Филиппа. Именно об этом она сразу же поведала гостю.

Кардинал в ответ поднял свою прекрасную руку:

– Молю господа, чтобы скорее настал день, когда я смогу сказать вашему величеству: «Да будет благословен плод чрева твоего…»

Итак, юношеская любовь завершилась благословением, пред которым склонились королевские головы. Через несколько дней Мария Тюдор от имени всей Англии принесла публичное покаяние перед Реджинальдом Поулом за грехи своего покойного отца…

Прибытие кардинала подтвердило самые страшные опасения англичан, которые возникли у них с того самого момента, как у берегов страны появились красные паруса испанской флотилии. Возвращение инквизиции стало неизбежным, ибо Поул как истинный Плантагенет был безжалостен и непримирим. Он ничуть не походил на пугливых и мечтательных священнослужителей – его скорее можно было назвать жандармом господним. Он готовился очистить Англию от ереси – если понадобится, выжечь каленым железом!

По мере того как грозовые тучи собирались над королевством, в сердце королевы радость постепенно сменялась тревогой. Ибо девять положенных месяцев истекли, а ребенок так и не появился на свет. Между тем Мария настолько располнела, что стала совсем уродливой и даже не могла показываться на людях. Тело безобразно распухло, лицо заплыло жиром, глаза были почти не видны под складками кожи. Принц с трудом скрывал свое отвращение, и Мария не могла удержаться от горьких жалоб.

– Он меня больше не любит! – говорила она Джейн Дормер. – Он больше не переступает порог моей спальни.

– Это потому, мадам, что он боится повредить ребенку. Он бережет вас и его, – отвечала молодая фрейлина.

Однако переубедить Марию было нелегко.

– Если бы он любил меня по-настоящему, то все равно бы пришел! И почему этот ребенок не желает рождаться?

В самом деле, прошло уже десять месяцев, затем одиннадцать, двенадцать… Безжалостные английские шутники начали сочинять непристойные песенки об этой странной беременности, что больно ранило измученную душу королевы. Долгие часы она проводила возле колыбели, приготовленной загодя и остававшейся пустой. Своим докторам она упорно повторяла, что чувствует движения ребенка, но ей уже никто не верил.

Наконец Мария решилась обратиться за советом к одному ирландскому медику с безупречной репутацией, и тот нашел в себе мужество открыть ей жестокую правду.

– В чреве вашего величества нет ребенка! – заявил он. – А видимость беременности, увы, свидетельствует о наличии серьезного недуга.

Даже если бы обрушились стены дворца, Мария Тюдор не пришла бы в такое отчаяние, в какое привели ее эти несколько слов. Она пропустила мимо ушей намек на то, что болезнь может оказаться смертельной, – в данный момент ее удручало лишь известие о ложной беременности.