Книга Кузнец из преисподней - Виталий Сертаков

Строй задвигался, заревел, зашумел.

– Атаманов – освободить! – приказал Наливка. Дождались, когда главные воры скинут цепи, когда им поднесут по кружке вина, куску мяса, пока переоденут чистую одежду, после чего выволокли на плац последних оставшихся в живых охранников – человек десять. Их тут же прилюдно зарубили под счастливые вопли собравшихся…

Выкатили вино из запасов тюрьмы, копчености, рыбу, картошку. Затем майору откуда-то принесли здоровенный жестяной рупор. С его помощью не пришлось сильно надрывать глотку.

– Ребята, слушай меня! – закричал Степан, привстав на стременах. – Сейчас наши друзья освобождают честных людей в первом и третьем острогах. Это здесь, недалеко… А завтра вы сами пойдете спасать своих братьев, что мучаются под пятой изверга! Вот что, ребята! Идти вам все равно некуда. Потому как война будет повсюду. Война тех, кто за изверга-президента стоит, и всех прочих русских людей. Глядите, это знамя! Знамя нашего полка, знамя нашей Уральской республики… Каждый, кто хочет идти с нами, пусть целует знамя и повторит слова клятвы. Тому дадим форму, дадим паек жирный, оружие и пенсию. Тому забудем все грехи и дадим новый паспорт…

Он выкрикивал простые, жестокие, но справедливые слова. Шеренги каторжан застыли, внимая с восторгом и недоверием.

– …каждый, кто честно прослужит и в борьбе себя покажет три года, получит на вечные веки надел земли, поле, и лес, и скотину, и заемные деньги на хозяйство… Каждый, кто прослужит честно пять лет, получит дом в городе и заемные деньги на лавку или какое иное дело… Все прежние законы и поборы отменяются! Все прежние грехи забыты!

К полковому черному знамени уже выстроилась очередь. Целовали, клялись, скидывали в костер завшивленные робы и штаны, обряжались в форму. Вокруг жгли другие костры, запекали картошку, плясали, обнимались с освободителями, недоверчиво слушали рассказы о восстании, о нападении на город летучих бесов. Многие на волю выбраться и не мечтали, ибо в четвертом остроге содержали самых закоренелых врагов государства.

– …Кто желает нас покинуть – скатертью дорожка! – гремел Наливка. – Проваливайте, но помните! Вокруг – тайга, и вы для нас – волки! Кто на воровстве попадется – будем убивать. В город побежите? Давайте, бегите, поглядим, кто из вас до утра доживет…

Спустя два часа Степану доложили. Две тысячи восемнадцать человек записались в войско Уральской республики и приняли присягу. Шестьсот одиннадцать человек не соблазнились службой, ринулись в леса.

– Неужто отпустить их? – нерешительно спросил у начальства Шепелявый.

– Пусть проваливают, – усмехнулся Степан. – Они сдохнут от голода в лесах. А в городе их сожрут бесы…

– Куда нам теперь, ваше благородие?

– Стройте людей. Идем к мосту. Забирайте с собой все съестное и все, из чего можно сделать палатки. Будем разбирать пути. Будем строить завалы на дорогах. Будем валить лес. Чтобы враг не пробрался к нам.

Еще спустя час зона запылала. С этим Наливка ничего не мог поделать. Счастливые арестанты на радостях уничтожали все, что связывало их с неволей. В мастерских и на шахте нашли еще пятерых солдат из охраны. Их связали и сожгли заживо. И с этим Наливка не стал бороться – он волновался только за то, чтобы вовремя выполнить приказ папы Саничева и не подвести Посланника. Почему-то Посланника он боялся больше всего…

– Ваше благородие, прикажете здесь начинать? – Молоденький урядник крутился на бешеной лохматой лошадке. У самого – глаза преданные, так и ест начальство!

– Да, с богом, начинайте, – Наливка очнулся от раздумий, хлестнул коня плеткой и помчался вдоль насыпи.

Он и при прежней власти был немаленьким начальником, но только теперь понял, насколько его не уважали. Вот сейчас – триста сабель под его командой и почти тысяча штыков, все верны, как псы, что со щенячьего возраста им выкормлены. И это не какие-то глупые дикари, с которыми приходилось глотку рвать. Эти парни – железные бойцы! Теперь Наливка понял, как ему повезло. И впредь повезет еще больше, когда получит свои двести гектаров пашни, и заводы сахарные, и стада, что раньше холуям Кузнеца принадлежали. Уж он тогда развернется, он им покажет!.. И бабу новую заведет – любую, и не одну, а сколько пожелает!

– Есаул, расставьте людей двумя шеренгами! Через три шага друг от друга! С обеих сторон от насыпи. Сменяться каждые полчаса.

– Слушаюсь! А ну, строиться живо, паучье семя! Степану показалось, что стало темнее. Неровная полоса тьмы на востоке приблизилась. И вместе с ней приблизился холод. Или ему только так показалось? Нет, наверное, показалось, просто много очень мест, где тайга горела. Вот и застилает небо черным дымком…

– Всех командиров – ко мне!

С подвод десятники начали раздавать лопаты. Не прошло и десяти минут, как работа закипела. Сотни ломов зазвенели о плотный щебень. Сотни лопат откинули в канаву первые порции песка. Запели пилы, вгрызаясь в просмоленное дерево столбов. На полотне тем временем раскручивали гайки, раскачивали ржавый крепеж. Мужики забивали костыли для временной штабной палатки. Понесло жареным мясом и супом от полевых кухонь. Застучали и в лесу топоры.

– И – раз, ииии – два! Вали ее, посматривай!

– Быстрее, ребята, до темноты землянки еще нарыть надо!

Степан в сопровождении денщика, адъютанта и двух посыльных, не торопясь, ехал вдоль железнодорожной насыпи. Тер ладонью тавро на крупе коня, не веря своему быстрому возвышению. Конь был дорогой, настоящий донской скакун из конюшни губернатора. Но губернатора вечером шлепнули, как верного холуя Кузнеца, и сынков его двоих на воротах повесили. Один, правда, успел сбежать, гаденыш… А коней и прочее награбленное добро – честно раздали служилым людям.

– Что там такое, матерь божья?

– Заткнись, дурья башка, не поминай святых всуе…

– Да вон, тама, над горой…

Степан обернулся, приложил ладонь козырьком ко лбу. Снова ощущение надвигающейся беды… Ценный жеребец, стоивший целое состояние, вздрагивал под седоком, хрипел, кусал удила. Боялся чего-то, хотя вокруг ни зверя дикого, ни крови. Одно лишь редколесье болотистое, да тысячи вчерашних каторжан с лопатами. Под копытами хрустел ковер из свежих иголок. Со стороны Волчихинского водохранилища поднимался подозрительно плотный, темно-серый туман. Туман полз, пожирая тайгу.

– Раскачивай, братцы! И – раз, и – два, взяли!

– А ну, навались! Круши ее, ломай! Не оставим дорог для супостатов!

Первая секция оторванных рельсов, вместе со шпалами, дрогнула и поползла вбок. Мужики набежали, как муравьи, просунули ломы под рельсу, налегли разом.

– Па-аберегись, братва!

Вторая секция рельсов сдвинулась с места. На насыпи образовалась дыра. Возле ливнестока саперы закладывали взрывчатку. Упали первые столбы, потянув за собой телеграфную проволоку. Проволоку уже наматывали на деревянную бобину. Большая партия бывших зэков под командой атамана Золотухи валила лес и сколачивала противотанковые ежи. Наливке уже четырежды докладывали, что каторжане бегут, но он только отмахивался. Не беда – на место сбежавших являлись другие. Привлеченные грохотом, выбирались из лесов напуганные деревенские жители, словно цыплята спешили на зов мамки.