Книга Девочка из Аушвица. Реальная история надежды, любви и потери - Сара Лейбовиц

забывать их, но мама точно знала, где должен был стоять ее дом. Мы мечтали увидеть его, заглянуть внутрь и послушать мамины истории про него, но, к нашему великому разочарованию, оказалось, что не так давно дом снесли и построили вместо него большой магазин. Он стоял на том самом месте, где когда-то держала лавку моя бабушка Хана-Дебора – лавку, которую экспроприировали у моей семьи и передали нашим нееврейским соседям.

Мы стояли на участке земли, принадлежавшем некогда семье Гелб, а потом семье Гершковиц.

– У нас был виноградник, – вспоминала мама, – а еще кукурузные и пшеничные поля. Но это место не наше. Наше место – Земля Израиля. Там наш дом.

В ходе нашего путешествия к семейным корням мы посетили и Аушвиц.

– Бабушка, что мне надеть завтра, когда мы пойдем в Аушвиц?  – спросила мою маму одна из ее внучек.

Мы все задавали себе этот вопрос. Я понимала, почему молодежь посещает Аушвиц, завернувшись в израильские флаги – чтобы придать себе уверенности.

– Что вы имеете в виду? – ответила моя мать. – Одевайтесь как можно наряднее. Мы возвращаемся в Аушвиц победителями!

Это действительно было так. И тем не менее мы стояли у входа в Аушвиц-Биркенау, глядели на железнодорожную колею, уходящую вперед, за ворота лагеря, и дыхание перехватывало у нас в горле. У меня пробегал по спине озноб. Мы приехали в ад на земле, в лагерь, построенный детьми дьявола, в то место, которого я боялась всю свою жизнь.

С трепетом мы прошли в ворота следом за мамой. Страх парализовал нас, выживших во втором и третьем поколении. Это было наше первое посещение Аушвица. Моя мама, ее пятеро внуков и я взялись за руки, чтобы придать друг другу сил.

– Прежде чем мы войдем, давайте-ка я расскажу одну шутку, – сказала моя мама, девочка из Аушвица, которая вернулась в лагерь со своими потомками.

Мгновение я с открытым ртом смотрела на нее, но быстро пришла в себя. Гордо и мужественно моя мама рассказала анекдот про студента иешивы, который просит у ребе совета, как найти подходящую жену. Рассказывая его в воротах самого страшного места на свете, мама учила нас, что такова жизнь – грусть сопутствует смеху, а скорбь идет рука об руку с радостью. Надо уметь уравновешивать их и не слишком отклоняться в какую-нибудь одну сторону. Мы посмеялись над анекдотом, потихоньку смахивая слезы.

А потом мы вошли в Аушвиц-Биркенау.

Мы двинулись по железнодорожным путям, миновали перрон, где пассажиры сходили с поездов, и остановились перед единственным вагоном, который теперь, в качестве символа, стоял у перрона. Мы прошли в Биркенау и постояли на руинах крематория. Здесь, в этом самом крематории, работал дедушка Якоб Гершковиц, да отомстит Господь за его кровь, – честный, праведный, чистый человек, которого заставили выполнять самую мучительную работу в Аушвице: таскать трупы и сжигать их в огне. В те месяцы, когда мой дед работал там, многие члены его семьи приезжали в Аушвиц из Карпатского региона, тогда входившего в состав Венгрии. Я с ужасом думала о том, что мой дедушка мог видеть среди мертвых своих теток, дядьев, двоюродных братьев и сестер. Эта мысль была невыносимой.

Возле развалин крематория я сделала то, на что не осмеливалась много лет: я наклонилась и поцеловала номер на руке моей матери, А-7807. Ты больше не номер, хотела я ей сказать, и мы, вернувшиеся с тобой, тому доказательство.

Вместе с мамой мы прошли в Блок 20, который остался нетронутым. Мама провела нас между нарами и показала место, где жила в Блоке 16, от которого осталась только часть очага в центре здания.

– Я спала на этих нарах с еще тринадцатью девушками, – сказала она, указывая на верхнюю койку слева, в левой внутренней четверти блока.

– Бабушка, а можно мне туда залезть? – спросила одна из внучек с заплаканными глазами. – Чтобы почувствовать, что ты чувствовала там, на этой койке?

– Нет, – с улыбкой ответила моя мама. – Не надо. Поедем со мной домой. Там стоит моя настоящая кровать, с чистыми простынями, которые приятно пахнут.

Мы все расплакались при этих словах.

Прежде чем уехать из Аушвица-Биркенау, мы постояли у входа, глядя на лагерь. Моя дочь, которой было семнадцать, печально смотрела на бункеры.

– Почему ты грустишь? – спросила моя мама, обнимая ее. – Мы победили. Разве ты не понимаешь? Все закончилось хорошо. Мы создали собственное государство. У нас есть дом на Земле Израиля.

На обратном пути наш водитель свернул на заправку, и в магазинчике, где надо было платить за бензин, мы заметили холодильник с мороженым той же марки, что продается в Израиле. Нам всем захотелось чего-нибудь сладкого, чтобы на душе стало легче после всех этих тяжелых воспоминаний и рассказов. Мы позвонили ребе в Израиле и попросили его проверить для нас кошерный статус производителя. Ребе попросил перезвонить через несколько минут.

– Честно говоря, я сейчас ничего не могу есть, особенно здесь, – негромко сказал кто-то из членов семьи.

Мы все переглянулись. И поняли, что действительно ничего не сможем проглотить. Пускай нам хотелось подсластить этот момент, наши тела не приняли бы пищи. Мы сели в машину и поехали прочь.

Водитель спросил, не хотим ли мы остановиться и перекусить, поскольку время обеда давно прошло и приближался вечер. Мы попросили его продолжать ехать, чтобы увезти нас как можно дальше от Аушвица.

Новая жизнь и новое начало в Сату-Маре

Сара Лейбовиц

Наша с Шаломом свадьба состоялась в месяц сиван 5705 года по иудейскому календарю (июнь 1945 года). Люди одолжили Шалому костюм и галстук, а мне подарили белую блузку, длинную белую юбку и фату. Юбку мы украсили зелеными листьями.

День свадьбы Сары и Шалома

Пири, соседка-еврейка, жившая напротив нас, предложила устроить свадьбу у себя во дворе, потому что ее двор был больше нашего. На утро свадьбы, пока я перешивала юбку и блузку, чтобы посадить их на мою худую фигуру, несколько молодых людей вошли к нам во двор, волоча за собой огромный ящик с пивом для свадьбы. Я сильно удивилась, но они сказали: «Ради Шули мы сделаем что угодно».

И правда, на свадьбу собралось множество людей, которых я раньше даже не видела. Все приносили еду, танцевали и поздравляли нас. Евреи, с которыми я не была знакома, проходя по нашей улице, присоединялись к празднику.

Когда нас фотографировали после свадебной церемонии, мне под ноги подложили камень и попросили встать на него,