Книга Главред: назад в СССР 3 - Антон Дмитриевич Емельянов

основанья, a затем…»

Задача трудная, но интересная. Правда, приходилось и прерываться. После того памятного вечера дискуссий я уже по несколько раз заворачивал материалы отца Варсонофия и директора Сеславинского — оба растекались мыслью по древу, выходя за рамки указанного мной объема. Константин Филиппович расстроенно вздыхал, но кивал и обещал доработать, священник просто молча уходил. Бабушка Кандибобер на удивление и тут оказалась на высоте: полностью вычистила из своих аргументов эмоции, воззвания и непроверенные факты. Сложность возникла, как и у священника c директором ДК, в плане объема. Все-таки это непросто, в будущем от текстовых рамок очень страдали журналисты-интернетчики, привыкшие не заморачиваться на объемы. Но все, как известно, достигается упражнением.

Первое время меня пытался доставать Сало, внаглую как-то раз принеся готовую статью — надеялся, что авось прокатит. Потом звонил и вежливо уточнял, не передумал ли я. В итоге секретарша Валечка получила инструкцию, что для Сало я всегда занят. В клуб пусть приходит, как и договаривались. Но публикация — только после фильтра в виде публичного выступления.

Поликарпов меня на разговор пока не вызывал, только по телефону задавал, казалось бы, ничего не значащие вопросы. Впрочем, если не считать инцидента c булыжником и новым выпуском боевого листка, ничего особенного не произошло. «Молнию» у меня изъяли, чтобы приобщить к делу, «Правдоруб», видимо, заподозрив неладное, затаился. Прямо даже придраться не к чему конторским, на мой взгляд. А Котенка, как сказал Поликарпов, стали часто видеть c троицей колумнистов — c каждым попеременно. Я улыбнулся, поняв, что был прав, когда назвал его «теневым редактором». И рассказал o своем предположении чекисту. А тот сказал, что именно так и есть — журналист в опале помогает своим подопечным. Вот все открытие мне испортил этот Евсей Анварович.

А потом наступил Новый год. С шампанским, мандаринами и обращением Горбачева по телевизору. Его я встречал вместе c Аглаей и толстым котом Васькой, но перед этим мы все-таки провели в редакции новогодний корпоратив по моему сценарию. С приглашенными звездами в лице режиссера Филиппа Владимирского c его театральной студией и рок-звезд из группы «Бой c пустотой».

Все веселились, но меня почему-то не отпускало чувство тревоги. Будущее… Какое оно? То, что я придумал для вечернего шоу газеты двадцать первого века — c новостями o победе над ковидом? Или нас всех ждет что-то еще более страшное?

Успокоился я только дома c любимой девушкой. Каким бы ни было будущее, оно не предопределено. Мы сами его создаем.

[1] Колумнист в журналистике — автор персональной рубрики.

Глава 18

Начало очередной рабочей недели пришлось еще на старый — восемьдесят шестой — год, закончилась она уже в новом. Восемьдесят седьмом. Моя первая крупная смена дат в этой новой жизни. И, надо сказать, весьма необычная!

Прямо под занавес мы сдали «Андроповские известия», отдохнули всего один день, a уже второго января вышли на работу. И прямо вот так сразу погрузились в сдачу первого номера вечерки. На улицах еще горели гирлянды, в ленинской комнате стояла пышная живая елка, и это казалось мне странным. Вернее, непривычным. Город, отоспавшийся за первое января, жил своей повседневной жизнью — это будет нормой еще несколько лет, пока в девяносто третьем не добавят в число праздничных второй день января. Ах да, совсем забыл, чуть раньше — в девяносто первом — в Советский Союз вернется Рождество, и седьмое января тоже объявят нерабочим днем.

Все полосы были готовы и даже частично сверстаны. Проблема была только в тех, где разгорелись баталии между членами дискуссионного клуба «Вече». А я ведь чувствовал, что они мне попортят крови… С другой стороны, кто говорил, что революцию делать легко!

— Евгений Семенович, не влезают тексты! — Зоя едва вытерпела, пока за ней закроется дверь, и прямо c порога превратилась из редактора в испуганную девчонку. — Я уже не могу их резать! Уже нечего!

— Без паники! — бодро сказал я. — Тащи их сюда.

Естественно, я предвидел подобную ситуацию. Чем больше материалов, тем меньше пространства остается для маневра. И одна скромная полоса еще перед Новым годом превратилась в тематический разворот. Вот только я все-таки просчитался — сказывался недостаток опыта работы в принте. Я ведь каждого колумниста ограничил двумя тысячами знаков, итого в шести колонках должно было получиться двенадцать тысяч. Ну, или чуть больше c учетом погрешности. Подумаешь, двумя сотнями больше или даже тремя — думал я.

Но если в привычной верстке тринадцать c половиной тысяч знаков легко умещались на развороте, то в задуманной мной концепции все же остался «хвост». Даже хвостище. Потому что размещать увесистые текстовые кирпичи, которые пугают одним своим видом, мне не хотелось. Так что мы отсняли наших дорогих колумнистов для аватарок, как сказали бы в моей прошлой жизни, и еще Ваня Буж отрисовал оформление. Скромное, больше схематичное, и все равно оно «съело» внушительную часть разворота.

— Уменьшаем фотографии, раз, — я обвел красным карандашом портреты каждого из шести колумнистов, задумался. — Ужимаем заголовки и подзаголовки, два. И три…

Я корпел над обеими полосами минут пятнадцать, не меньше. Зоя терпеливо ждала, даже старалась не дышать. А я внимательно вчитывался в выученные мною уже чуть ли не наизусть колонки. Убирал союзы, без которых можно было обойтись, безжалостно резал вводные слова, вставлял более короткие синонимы. Потом пробежался еще раз и объединил некоторые абзацы, сэкономив таким образом пять или шесть строчек на каждой полосе. Затем вновь подумал и вычеркнул лишние обороты вроде «так или иначе».

В будущем наши газетчики легко справлялись c подобными нюансами, уменьшая кегль[1] шрифта на полпункта. К примеру, не одиннадцатый, a десятый c половиной. И — o чудо! — порой этого было достаточно, чтобы убрать лишние абзацы, не говоря уже o висячих строках. Разумеется, подобных хитростей было намного больше, однако все они относились к цифровой верстке, где многое делалось нажатием пары клавиш. Но тут, в середине восьмидесятых, тонкости из двадцать первого века были еще недоступны.

— Вот, — я протянул Зое исчирканные полосы. — Отнеси Правдину, скажи, чтобы все это учел. По моим расчетам, должно влезть.

— Спасибо, Евгений Семенович! — Зоя буквально расцвела. — Как я вам завидую!.. Мне бы так!

— Я вас умоляю, Зоя Дмитриевна, — c улыбкой отмахнулся я, но девушка все еще была под впечатлением. — Поработаете c мое, еще не тому научитесь.

Последняя фраза, видимо, оказалась лишней. Зоя и так была перепугана,