Книга Черные дни в Авиньоне - Светлана Цыпкина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— И ныне Чума разгуливает по Авиньону, и никто из вас не в силах ей помешать…
Демон и ангел кивнули почти одновременно и одинаково виновато.
— Ангел послан для наставления папы Климента на путь добродетели, — продолжал Вильгельм, говоря точно сам с собой. — Демон направлен для противоположной цели. Таким образом вы уравновешиваете друг друга. Правильно?
— Ну да, — оживился Кроули, — а еще не следует забывать о такой непредсказуемой штуке как свобода воли. Если есть что-то в чем вы, смертные, сильнее нас, то это она.
— Бессмертные и бессильные, — старик, казалось, полностью погрузился в свои размышления. — Бессильные мира сего… — добавил он с грустью.
Никто из двоих ему не возразил. Азирафель вздохнул. Кроули собрался было вылить остатки вина в свою кружку, но передумал и отодвинул бурдюк подальше от себя. Все замолчали.
Наконец, Вильгельм вздрогнул, словно очнувшись, и встал. Ангел и демон тоже поднялись со своих мест. Отчего-то каждый решил, что так будет правильно.
— Годы берут свое, от вина клонит в сон все сильнее… Не хотелось бы уснуть прямо за столом, словно кабацкий пропойца. Ах, сколько у меня еще вопросов к вам! Но немощная плоть требует отдыха… к тому же снова знобит… Доброй ночи, мои чудесные собеседники! — уже подойдя к двери, он обернулся: — С вами, Азирафель, мы завтра, конечно же, увидимся… Господин Кроули, несмотря ни на что, очень рад нашему знакомству. И должен извиниться перед вами: я был не прав, когда назвал вас падшим.
— Как это? Ведь я же… — растерялся Кроули.
— Да. И тем не менее, — улыбнулся Вильгельм и вышел.
— Ты можешь объяснить, что он имел в виду? — Кроули уселся на прежнее место и все-таки налил себе вина.
— То, что ты в одно и то же время и падший, и нет, — Азирафель машинально оторвал от виноградной грозди ягоду и принялся задумчиво жевать. — Вот такой он человек. Меня другое беспокоит: вино с благодатью уже перестало действовать. Неужели это всё чума…
Демон хмыкнул и закусил соленым миндалем.
— Так вот почему оно такое сладкое! Хорошо, что оно на меня не действует… во всяком случае, моим планам на сегодняшнюю ночь четыре кружки ангельского пойла не помешают.
— Планы? — насторожился Азирафель.
— Фома, — ответил Кроули. Так шелестит клинок, покидая ножны.
— Он искренне верит, — без особого пыла возразил ангел.
— Вот это я и проверю, — демон поднялся. — Выносить меня не надо, сам перенесусь.
Он привел в порядок роскошный наряд, заставил золото и драгоценные камни ярко сиять, подобрал с пола все страницы некромантской рукописи, и, присев с поджатыми ногами на скамью, сказал, прежде чем исчезнуть:
— Хорошо, что ты остаешься тут, с ним. И если что… я могу приглядеть, чтобы его у нас не слишком… Ну, ты понял.
— Спасибо, — тихо ответил ангел.
* * *
В ту ночь один из братьев-доминиканцев, выбежавших во двор по нужде, увидел, что на земле разбросаны какие-то листы, похожие на пергамент, а окно в келье брата Фомы озарено багровым светом. В положенный час Фома не явился в церковь, и за ним послали. Посланный скоро вернулся, страшно испуганный, и доложил, что вместо собрата в келье объявился чудовищный змий, изрыгающий пламя. Когда вся братия во главе с настоятелем прибежала к келье, они обнаружили лишь одного Фому. Неведомым образом поседевший за одну ночь, он лежал мертвым на полу, с застывшей гримасой непереносимого ужаса на лице.
* * *
К утру у Вильгельма начался жар. Крысиные тени беззвучно сновали по углам, за окном в предрассветной мгле мелькнуло что-то белое… Азирафель, всю ночь просидевший у скромного монашеского ложа, увидел в его изголовье высокую фигуру в черном плаще. Ангел похолодел.
— Так скоро? Я хочу сказать, обычно болезнь длится три-четыре дня…
— ОН СТАР. ЕГО ВРЕМЯ ВЫШЛО.
Рядом с фигурой в воздухе повисли песочные часы. Верхняя воронка была почти пуста, бледно-голубой светящийся песок тоненькой струйкой сыпался вниз.
— Но, мне кажется… там есть еще хотя бы сутки, — Азирафель подошел к владельцу черного плаща, хотя обычно старался держаться от него подальше. Не то, чтобы опасался, но когда ты есть воплощенная жизнь, её противоположность не вызывает симпатии.
— В конце концов, я имею право вмешаться…
— ДА. НО ВСЕ ДОЛЖНО БЫТЬ РАВНОВЕСНО. ЧЬЮ ЖИЗНЬ ТЫ ОТДАЕШЬ ВЗАМЕН?
Ангел опустил голову и молча отступил.
* * *
Вильгельм Баскервильский сел на соломенном тюфяке, брошенном прямо на широкую кирпичную полку, служившую в келье кроватью. Голова не болела, озноб прошел и вообще во всем теле чувствовался непривычный подъем, немного пугающий, но, в целом, приятный. Похоже, до Хвалитн еще оставалось много времени, и Вильгельм решил, что будет правильно посвятить его ученым занятиям: надо продолжить работу над восстановлением книги Аристотеля.
Он собрался зажечь светильник, но вдруг обнаружил, что пальцы странным образом проходят сквозь кресало, а взять кремень решительно невозможно.
— НИЧЕГО НЕ ПОЛУЧИТСЯ.
Вильгельм обернулся.
— Значит, вот как это происходит…
— НУ ЧТО Ж, ПОЙДЕМ?
— Неужели у меня есть выбор?
— НЕТ, НО МНЕ СОВЕТОВАЛИ НЕ БЫТЬ КАТЕГОРИЧНЫМ БЕЗ НЕОБХОДИМОСТИ.
Контуры кельи незаметно растворились в белесом тумане. Пола под ногами не было, но теперь это совсем не пугало.
— Скажите, дозволено ли мне увидеть ангела Азирафеля? Мне казалось, небесные создания могут проникать и сюда…
— СЮДА — НЕ МОГУТ.
— Почему? О, прошу прощения, если мой вопрос показался дерзким…
— ИДЕМ, ОБЪЯСНЮ ПО ДОРОГЕ.
— А нам далеко идти? Я имею в виду, разве в Ад не попадают сразу после…
— МЫ ПОЙДЕМ НЕ В АД.
— Неужели в Рай? Но я не исповедался, не получил отпущение грехов…
— И НЕ В РАЙ. И НЕ В ЧИСТИЛИЩЕ. МЫ ПРОСТО ПОЙДЕМ. И ТЫ БУДЕШЬ СПРАШИВАТЬ, А Я БУДУ ОТВЕЧАТЬ.
— Тогда идемте скорее! Вот только моя работа… Я хотел попросить Азирафеля передать ее кому-нибудь, кто мог бы ее завершить…
— ОН САМ ДОГАДАЕТСЯ ЭТО СДЕЛАТЬ.
— Вы уверены?
— ДА. Я ЗНАЮ ЕГО ЕЩЕ С ТЕХ ПОР, КОГДА ОН БЫЛ ПРОСТО ЗАМЫСЛОМ.
Идти оказалось легко.
Эпилог
Азирафель невидящими глазами смотрел на солнечные блики, бегущие по мелким зеленоватым волнам Роны. Жаркий летний день был в разгаре, но сквозь тепло июля нет-нет да и пробивался мертвящий январский холод.
Ангел сидел на парапете у моста Сен-Бенезе. Сидел очень долго — ему казалось, прошли века.
— Я забыл, что у него нет могилы, — проронил он. — Его бросили в