Книга Китайцы. Моя страна и мой народ - Линь Юйтан

не допускает. Человек, которому нравится ходить растрепанным и босяком, обратился к даосизму. Мы уже отмечали, что отношение к жизни у конфуцианцев позитивное, а у даосов — негативное. Даосизм — это Великое Отрицание, а конфуцианство — Великое Утверждение. Конфуцианство ставит на первое место социальный статус и пристойное поведение, оно отстаивает умеренность и цивилизованность, тогда как даосизм воспевает возврат к природе, отвергает и умеренность, и человеческое общество с его цивилизованностью.

Двумя важнейшими добродетелями конфуцианства являются гуманность и справедливость. Однако Лао-цзы саркастически отмечал: «Есть культура — тогда есть и гуманность, нет гуманности — тогда есть справедливость» (вольный пересказ автором одного из тезисов «Дао дэ цзина. — Примеч. ред.). Конфуцианство в основном городская философия, а даосизм — деревенская. Современный конфуцианец будет пить пастеризованное молоко первого сорта, которое продают в городах, а даос по-крестьянски зачерпнет молоко прямо из ведра доярки. Потому что Лао-цзы, возможно, скептически отнесся бы к лицензиям на право торговли, мерам дезинфекции и к молоку так называемого первого сорта, поскольку оно утратило естественный аромат и в нем уже ощущается привкус бухгалтерии и банковских лицевых счетов. И кто, попробовав деревенского молочка, усомнится в правоте Лао-цзы? Служащие ведомства могут защитить молоко от тифозной палочки, но они не могут защитить его от крыс цивилизации.

У конфуцианства есть и другие недостатки. Оно слишком реалистично и не оставляет людям ни малейшего пространства для увлечений и воображения. А ведь у китайцев столь богатое, по-детски развитое воображение. Они склонны к тому, что мы называем магией и суевериями! Китайцы всегда способны удивляться, а это качество свойственно молодым людям. Конфуцианство признает существование духов, однако старается держаться от них подальше. Конфуцианство признает также существование духов гор и рек и духов предков, однако для конфуцианца нет ни рая, ни ада, ни иерархии божеств, ни космогонии, его мало интересуют магия и пилюли бессмертия. А ведь даже склонные к рациональности простые китайцы, кроме ученых-конфуцианцев, всегда в душе лелеяли мечту о бессмертии. Для конфуцианца нет злых и добрых волшебников и волшебниц, а для даоса они есть. Короче говоря, даосизм подарил людям детский мир чудес, фантазии и таинственности — именно то, чего не могло им дать конфуцианство.

Даосизм, таким образом, обращен к тем сторонам китайского характера, которые для конфуцианства не существуют. Нация, как и отдельный человек, обладает неким стихийным романтизмом и стихийным классицизмом. Даосизм — это романтическая школа китайской мысли, а конфуцианство — классическая школа. В самом деле, даосизм буквально пронизан романтизмом. Во-первых, он проповедует возврат к природе и романтическое бегство от мирской суеты, восстает против искусственности конфуцианской культуры и бремени налагаемых ею ограничений. Во-вторых, он отстаивает сельские идеалы в жизни, искусстве и литературе, воспевает первозданную простоту. В-третьих, он стоит на страже мира чудес и фантазии с его детски наивной космогонией.

Китайцев принято считать практичной нацией. Однако романтическая сторона их характера укоренена глубже, чем практицизм и проявляется в крайнем индивидуализме, свободолюбии и жизнерадостности, что совершенно озадачивает иностранных обозревателей. Мне кажется, что эта черта национального характера еще более возвеличивает китайский народ. В душе каждого китайца скрывается скиталец, бродяга. Жизнь, обремененная конфуцианскими ограничениями, была бы невыносима без этой эмоциональной отдушины. Даосизм создает склонность китайцев к игре, а конфуцианство — к работе. Вот почему каждый китаец, добившийся успеха — конфуцианец, а потерпевший неудачу — даос. Даосский натурализм — это бальзам на больную, страждущую душу китайца.

Интересно, что даосизм выглядит более китайским учением даже по сравнению с конфуцианством. Натуралистическая философия Лао-цзы и народная фантазия, работая вместе, разработали чисто китайскую интерпретацию мира духов. Сам Лао-цзы никогда не занимался ни пилюлями бессмертия, ни магией. Его философия — попустительство в политике и натурализм в этике. Он считал, что идеальное правительство — это «правительство, которое ничего не делает». Человек нуждается лишь в изначальной абсолютной свободе. Лао-цзы писал, что цивилизация есть начало вырождения человечества, конфуцианские мудрецы — это главные преступники, растлевающие народ. А Ницше считал Сократа главным преступником, который развратил Европу. Лао-цзы мудро заметил: «Пока мудрецы не вымрут, разбойникам конца не будет». Его блистательный последователь Чжуан-цзы тоже писал едкие сатиры на конфуцианское лицемерие и никчемность.

Легко было высмеивать конфуцианцев, так как они сами дали повод для этого, поскольку обращали слишком много внимания на мелочи ритуала, различия в церемонии погребения для лиц, занимающих неодинаковое положение в обществе — вплоть до толщины гробовой доски. К тому же многие из них слишком пламенно мечтали о чиновничьей карьере. Ненависть даосизма к конфуцианству — это естественная ненависть романтиков к классикам. Быть может, это и не ненависть, а лишь с трудом сдерживаемая насмешка.

От такого всеохватывающего скептицизма лишь один шаг до побега из этого мира и возврата к природе. Говорят, что Лао-цзы в старости оставил свой пост, он исчез за заставой Ханьгугуань. Чуский князь в свое время предложил Чжуан-цзы высокий чиновничий пост, на что Чжуан-цзы ответил князю: «Будет ли мудрым поступком дать себя запереть как свинью, которую, откормив, потом зарежут на жертвенном алтаре?» С тех пор даосизм всегда ассоциировался с отшельничеством, уединением в горах, преклонением перед сельской жизнью, духовным самосовершенствованием и отказом от всех мирских забот и треволнений. Таковы самые характерные черты чарующей китайской культуры — преклонение перед сельской идиллией, искусством и литературой.

Можно задаться вопросом: насколько эти идеалы связаны с Лао-цзы? Если сравнивать трактат Лао-цзы «Дао дэ цзин» с произведением Чжуан-цзы, часто именуемого китайским Ницше, то первый по своим литературным достоинствам несколько уступает второму, однако в нем в большей степени сконцентрирована суть мудрости, исполненной прожженного лукавства. С моей точки зрения, это самая блистательная и озорная философия самозащиты в мировой литературе. Она учит не только попустительству власти и пассивному сопротивлению ей, но и поиску мудрости в глупости, силы — в слабости, пользы — в унижении, учит спасительности притворства. Одно из изречений Лао-цзы гласит: «Никогда не будь в Поднебесной первым», так как в этом случае тебе никогда не будет грозить нападение и, следовательно, никогда не будешь повержен ниц. Насколько я знаю, это единственная миру известная теория, в рамках которой невежество и глупость объявлены наилучшей формой притворства в жизненной борьбе. Сама же теория — высшее достижение человеческой мудрости.

В лице Лао-цзы человеческая мудрость обнаружила грозящие ей опасности и начала проповедовать: «Будь глупым!». Человеческая мудрость глазами Лао-цзы увидела тщету мирской суеты и стала проповедовать недеяние ради сохранения жизненной энергии и продления жизни. Так, позитивное мировоззрение стало негативным, и его влияние распространилось на всю культуру Востока. В