Книга Исцеляющая любовь [= Окончательный диагноз ] - Эрик Сигал

— Все довольно однообразно, ты знаешь. И по тебе я действительно скучаю, Мор. А в твою комнату поселили такого зануду!

— В моей комнате кто-то живет? Я думал, они ее забьют досками или объявят какой-нибудь карантин, чтобы никто не заразился…

— Перестань на себя наговаривать! — оборвал Барни и положил руку Мори на плечо. — Спорим, ты уже к весне будешь с нами!

— Не надо мне вешать лапшу на уши! Я теперь здесь до конца дней.

Барни взглянул в эти ужасающе пустые глазницы и подумал: «Бедолага выглядел лучше, когда заговаривался. По крайней мере, тогда он был живой!»

— Эй, перестань, уж мне-то поверь! Я уже на одну восьмую врач. Все у тебя будет в порядке, Мор. Ты выйдешь отсюда и станешь новым Джоном Китсом, как ты и хотел.

— Китс умер в возрасте двадцати шести лет.

— Ах да, — спохватился Барни. — Ну, это я неудачный пример привел. Но ты меня понял.

Воцарилась тишина. «В чем дело? — удивлялся Барни. — Ведь он отлично знает, что я имею в виду. Почему он не позволяет мне себя приободрить? Почему с такой настойчивостью тянет меня за собой в пропасть? И почему вообще просил меня его навестить?»

Несколько минут прошло в молчании. Потом Мори каким-то потусторонним голосом прошептал:

— Меня тут поджаривают.

— Что? — Барни понял, о чем шла речь, но не хотел в это верить.

— Доктора называют это ЭСТ — электросудорожная терапия, — пояснил Мори все тем же безжизненным тоном. — Мой товарищ по палате называет это «жаркой». Ты знаешь эти машины, которыми они плавят тебе мозги.

— Шоковая терапия? Ты хочешь сказать, что к тебе применяют шоковую терапию?

Тот кивнул.

Барни был вне себя от негодования. В его представлении электрошок всегда ассоциировался с наказанием. Шок применяют к антиобщественным агрессивным типам; и для лишения жизни, высшей меры наказания, существует электрический стул. Но зачем электрошок этому безобидному парню?

— Считается, что ЭСТ излечивает депрессию. — Он передернул плечами и добавил: — При этом мой папаша полагает, что мне уже лучше.

— Он тебя навещает?

— Нет. Видишь ли, он очень занятой человек, а из Сан-Франциско сюда не наездишься. — Он глубоко вздохнул и продолжил: — Но он звонит. Он звонит доктору Каннингему, старшему психотерапевту, и выясняет, хорошо ли за мной тут смотрят… Эй, ты из-за меня приехал из… ну, не важно откуда… а я тебя даже не спрашиваю, как у тебя дела. И у твоей жены.

— Я не женат, — шепотом поправил Барни, чувствуя нарастающую тревогу.

— A-а… — как-то по-детски протянул Мори. — А разве у тебя ничего не было с этой высокой блондинкой?

— С Лорой? — Барни кивнул. — С Лорой Кастельяно? Мы с ней просто друзья.

— Она красивая. Я помню.

— Вот и хорошо, — сказал Барни, выдавив из себя улыбку. — Если ты можешь говорить о красивых девушках, значит, ты на пути к выздоровлению.

— В психиатрии понятия «выздоровление» не существует, — объявил Мори с выражением безнадежности. — Ты просто переходишь из одной стадии болезни в другую. Я уверен, ты скоро это узнаешь.

— Какой идиот тебе это внушил? — рявкнул Барни.

— Мой отец, — пробурчал Мори. — Сколько я себя помню, он всегда это говорил.

В динамиках звучала бодрая песенка.

Барни ехал назад по федеральной трассе номер 86 и крутил ручку приемника в надежде поймать что-нибудь, что могло бы смягчить тупую боль в его душе. Но хорошо ловилась только хартфордская станция, передававшая исключительно мюзиклы. Звонкие, радостные голоса звучали насмешкой над плачевным состоянием Мори Истмана.

Перед тем как съехать с трассы, он остановился у придорожного кафе, заказал тройной гамбургер (сегодня он показался Барни олицетворением трех несчастий — разочарования, депрессии и отчаяния) и попытался его съесть.

Он разменял у кассирши пять долларов и направился к телефонной будке. Достал из кармана мятый конверт и набрал номер в Сан-Франциско. На третьем гудке трубку сняли.

Офис доктора Истмана.

Он попал в приемную.

— Гм… Вы не подскажете, как мне поговорить с доктором Истманом? Дело весьма срочное.

— Вы наш пациент?

— Нет-нет, я вообще-то врач. Моя фамилия Ливингстон.

В трубке замолчали, потом раздался щелчок, из чего Барни заключил, что одну трубку положили, а затем подняли другую.

После чего он услышал приятный баритон:

— Слушаю вас. Говорит доктор Истман.

— Гм… Это Барни Ливингстон, доктор. Я друг Мори. Я был последним, кто говорил с ним перед тем, как он… Ну, вы знаете…

— Да-да, конечно. Вы получили мое краткое послание?

— Да, спасибо, доктор, — ответил Барни, стараясь не вспоминать о лаконичном благодарственном письме доктора Истмана, лишенном каких-либо эмоций. — Вообще-то именно из письма я и знаю ваш телефон… — Истман отнюдь не стремился поддержать беседу, и Барни ничего не оставалось, как взять инициативу в свои руки. — Видите ли, сэр, я сейчас навестил Мори…

— Это очень великодушно с вашей стороны, — заметил тот.

— Сэр, он хороший парень. Мне он нравится.

— Рад это слышать. Обычно он испытывает проблемы в общении со сверстниками. Так чем я могу быть вам полезен, мистер Ливингстон?

— Помощь нужна не мне, а Мори, сэр.

— Не понимаю.

В голосе психиатра появились раздраженные нотки.

— Доктор Истман, — не унимался Барни, пытаясь сохранять самообладание, — вы знаете, что вашему сыну прописана шоковая терапия?

— Разумеется.

— Простите мне мою прямоту, сэр, но я только что был у вашего сына. И насколько я мог заметить, его состояние заметно ухудшилось с тех пор, как мы виделись в последний раз.

— Доктор Каннингем дает мне совсем другую информацию, — возмутился Истман. — К тому же на каком основании студент-первокурсник считает себя вправе комментировать работу дипломированных специалистов?

— Доктор! — с жаром взмолился Барни — Единственное, о чем я вас прошу, — поезжайте и посмотрите сами, как это лечение испепеляет вашему сыну мозги!

— В этом нет никакой необходимости, Ливингстон. Я отлично знаком с данной методикой, и в моем представлении именно это показано в таких случаях депрессии, как у парня.

Барни отчетливо осознал, что доктор Истман намеренно избегает выражения «мой сын». Как будто для того, чтобы избавить себя от всякой ответственности за удручающее состояние Мори.

— Доктор Истман, я вас умоляю! Пожалуйста, не позволяйте им больше поджаривать Мори. Он поправится. Только дайте ему это сделать в тишине и покое.