Книга Царица Шаммурамат. Полёт голубки - Юлия Львофф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Присев рядом с юношей, Ану-син завела разговор о том, чем занимаются его родители, как часто отлучаются из дома, какую работу выполняет сам Бализану.
— Мой отец настоящий кудесник! Люди уважают его, идут к нему в кузницу отовсюду. Тамкары несут ему колёса, крестьяне — лопаты и мотыги, воины — доспехи и мечи, — рассказывал Бализану с удовольствием. — В детстве я любил смотреть, как он бьёт большим молотом по раскалённому металлу, и огненные брызги, подобно рою злых пчёл, разлетаются во все стороны. Ныне я и сам обучаюсь этому ремеслу, чтобы заменить отца, когда он станет стар и немощен.
— Какой ты молодец, — похвалила юношу Ану-син и при этом придвинулась к нему так близко, что её плечо коснулось его плеча.
Бализану вздрогнул и, смутившись, опустил голову.
Они сидели во дворе хижины, а где-то совсем близко протекала река — Ану-син слышала тихий плеск воды. И снова тревожные мысли заняли её ум.
— В ваших местах Великая река извивается, точно змея, и вода здесь какая-то мутная, — немного погодя сказала девушка, — у моего алу она течёт ровно и почти неслышно. У неё мало притоков, а воды чисты и прозрачны как слеза. Говорят, её потоки достигают далёкого моря и впадают в него, смешиваясь с его солёными водами. А мне кажется, что у этой могучей реки нет ни начала, ни конца…
— Великая река? — удивлённо спросил юноша, не дав Ану-син договорить, и его глаза округлились. — Ты сказала: Великая река?
— Я должна повторить? — обиделась Ану-син и, пожав плечами, отодвинулась от него.
— Но, видишь ли, ты ошиблась: у нашей реки другое название, — мягко улыбнувшись ей, пояснил Бализану. — Это Быстрая река*.
Теперь пришёл черёд удивляться Ану-син. Слова Бализану произвели на неё ошеломляющее впечатление: от изумления и растерянности она даже приоткрыла рот. Ей приходилось слышать о реке с таким названием, но она никогда не думала, что однажды увидит её своими глазами. Ведь Быстрая река, как говорили путники, проезжавшие мимо алу Поющие Колосья, протекала где-то далеко за пределами Аккада, едва ли не на краю обитаемого мира…
Заметив изумление на лице своей очаровательной собеседницы, Бализану рассказал ей о том, что земли его родного селения граничат с пустыней, за которой лежит страна ассирийцев, что до последнего аккадского города — Дур-Куригальзу — несколько дней пути вдоль течения Быстрой реки и что она, Ану-син, вероятно, сбилась с пути и отдалилась от своей цели.
Ану-син слушала Бализану притихшая и подавленная. Что ж, теперь, зная правду, она точно не задержится в доме кузнеца. Только нужно вернуть себе золотую подвеску…
— Ах, как это неожиданно, как печально для меня! — воскликнула девушка в отчаянии. — Ведь я совсем не знаю этих мест. Как же мне добраться до города, о котором ты говорил?
В её прекрасных глазах появились слёзы.
Видя это, Бализану поспешил успокоить её:
— Не беспокойся — я помогу тебе. Ведь я знаю на реке каждую извилину, каждую рощицу на берегу. Мы вместе доберёмся до большого города.
— Правда? — обрадовалась Ану-син и накрыла своей маленькой горячей ладонью руку юноши.
Со стороны девушки это было неслыханной смелостью — дотронуться до незнакомого мужчины, даже если этот жест был лишь знаком дружеского расположения. Но когда Бализану бросил на неё быстрый взгляд, Ану-син прочла в его глазах не удивление этой неожиданной доверительностью, нет, — они сияли так, будто юноша получил самый бесценный в мире подарок.
— Ты в самом деле поможешь мне, мой милый, мой добрый Бализану? — с этими словами, произнесёнными ласковым голосом, Ану-син чуть склонилась и заглянула юноше в лицо.
Он снова вспыхнул до самых корней волос и опустил голову, пряча от неё свой робкий взгляд. Этого было достаточно, чтобы Ану-син поняла: подвеску ей вернёт не кто иной, как сын той, что её украла.
Быстрая река — древнее название реки Тигр.
Бализану осторожно, стараясь не шуметь, открыл кладовую и заглянул внутрь. Там пахло мышами и сушёными финиками. Бализану знал, что это единственное место в доме, которое он обошёл своим вниманием, и теперь намеревался как следует осмотреть каждый угол. Он вошёл в кладовую — безраздельное владение матери — и, опустив за собою циновку, нащупал лампаду. После нескольких неудачных попыток ему удалось наконец зажечь фитиль; в нос ударил горячий запах прогорклого кунжутного масла — лампада, видно, давно не чистилась.
Бализану осмотрелся. Работы предстояло немало: кроме запасов овощей и сушёных плодов здесь был свален в кучу всякий, по мнению Бализану, никому ненужный хлам. А ведь это место как нельзя лучше подходило для тайника. И как он раньше не додумался до этого! Именно здесь, в кладовой, куда никто, кроме матери, не имел доступа, и нужно было с самого начала искать украшение, принадлежавшее Ану-син.
Как всегда, при воспоминании о девушке, сердце Бализану трепетно сжалось, а щёки запылали так сильно, что ему показалось, будто этот огонь сжигает его всего изнутри, без остатка. Очарование Ану-син одурманивало его, редкая величественная красота её лица и тела возбуждала в нём страстное, доселе неведомое ему желание, но в то же время что-то в её взгляде принуждало его стыдиться своих дерзких мыслей и желаний. А потом у Бализану вдруг появилась уверенность: он скорее отрубит себе руку, нежели даст ей возможность хотя бы кончиком пальца дотронуться до обожаемой им девушки. Бализану боготворил Ану-син, готов был умереть ради неё, и довольно было одной её обворожительной улыбки, чтобы он терял власть над собой.
Прошло немногим больше недели с того дня, когда в доме кузнеца появилась прелестная незнакомка и перевернула всё с ног на голову в жизни наивного юноши. Он уже не мог жить без неё и мгновения. Они вместе проводили время несмотря на недовольство Шулууми: по признанию хозяйки дома, девушка не внушала ей доверия. К тому же, Шулууми обманула её, и то, что она скрыла кражу, не давало ей покоя, как, впрочем, и само присутствие в семье юной красавицы. Но Бализану мало интересовало мнение матери и ещё меньше — пересуды соседей. Сидеть возле Ану-син, слушать её, смотреть на неё — только в этом и было его счастье.
А какой у неё был голос, когда она пела!.. Как-то вечером Ану-син, сидя на речном берегу, тихонько затянула песню на незнакомом загадочном языке. Мягко светила луна, и Ану-син, глядя на неё задумчивым печальным взглядом, забыв про всё на свете, запела уже во весь голос:
— Ниш Шамаш кабти лу таматуну
Ниш Эа бэл надби лу таматуну
Ниш Асаллухи машмаш или лу таматуну…
Чистый девичий голос то взмывал кверху, трепеща в вышине, как жаворонок крыльями, то стремительно падал вниз и грудью бился о землю. Словно исходя кровью, он неожиданно стихал. Да и сама песня больше походила на некий мистический ритуальный заговор.
— Я и не знал, что ты так поёшь, — почему-то шёпотом сказал Бализану. Он был сам не свой, с изумлением смотрел на Ану-син, словно видел её впервые. — Кто научил тебя петь эту песню? О чём она?
