Книга Бесславие: Преступный Древний Рим - Джерри Тонер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда ты идешь с соперником своим к начальству, то на дороге постарайся освободиться от него, чтобы он не привел тебя к судье, а судья не отдал тебя истязателю, а истязатель не вверг тебя в темницу. Сказываю тебе: не выйдешь оттуда, пока не отдашь и последней полушки (Лк. 12:58–59).
Для него, как, несомненно, и для множества других жителей провинций, насаждаемые Римом законы и суды были всего лишь одним из инструментов колониального владычества и угнетения порабощенных народов.
Но народное мнение гибко. Большую часть времени народ поддерживал режим, поддерживал искренне и даже ревностно. Время от времени массы могли озвучивать имеющиеся претензии к правлению — в рамках дозволенного: например, с трибун амфитеатров во время игр. Гораздо реже недовольство вызывало массовые беспорядки, бунты и иные всплески насилия, направленные по преимуществу против местных властей. И лишь в редчайших случаях падения режима и наступления смуты народным массам предоставлялся шанс спустить пары, открыто высказав свои чувства. Но междуцарствие — период с непрогнозируемым исходом, и никому не дано знать, что за человек в результате окажется у власти. К примеру, не прошло и трех лет после смерти того же Коммода, как победивший в гражданской войне и провозглашенный императором Септимий Север обосновывал свою легитимность фиктивным родством с предыдущей династией Антонинов. В связи с этим он раскритиковал сенат за лицемерные нападки на Коммода и повелел перенести его останки в мавзолей Адриана на берегу Тибра, более известный сегодня как Замок Святого Ангела, — в знак восстановления его в божественном статусе. Аналогичным образом и после смерти Августа все «принялись соперничать в изъявлении раболепия. Чем кто был знатнее, тем больше он лицемерил и подыскивал подобающее выражение лица, чтобы не могло показаться, что он или обрадован кончиною принцепса, или, напротив, опечален началом нового принципата; так они перемешивали слезы и радость, скорбные сетования и лесть» (Тацит, Анналы, 1.7.1–2). Похоже, без совершенного владения искусством лицедейства в Риме было не выжить.
Говорить правду в лицо властям всегда непросто, но особенно трудно это дается, если имеешь дело с автократом, а потому и нет ничего удивительного в том, что представители всех социальных классов тщательно подбирали выражения, дабы император ненароком не услышал в их словах что-то такое, чего не желал бы слышать. В результате в адрес государя источали потоки льстивых приятностей. Не лишенные проницательности правители прекрасно понимали, что пребывают в окружении угодливых подхалимов. Особенно заметно, когда люди натужно изображают поддержку режима на публике. Если у кого-то это не получается, имеет место по крайней мере почтительное внимание к речам государя императора. Аудитории приходилось не только прислушиваться к императорской риторике, но и бдительно следить за перепадами в настроении августейшего, дабы реагировать на них подобающим образом. Усладишь императора — получишь пряник: деньги и продвижение в политике, если ты аристократ; хлеба и зрелищ, если плебей. А уж если прогневаешь, не избежать тебе кнута, кем бы ты ни был, — начиная с дополнительных поборов до казни по обвинению в измене. Открытое выражение несогласия считалось дерзким противопоставлением себя императору, а переход в оппозицию был смерти подобен. Но элиты и прочие социальные классы в обмен на публичное подхалимство неизменно требовали от императора публичного признания их заслуг и щедрого воздаяния. При чтении многих исторических документов, включая переписку императоров с подданными или подданных между собой, создается впечатление, будто в Римской империи царили гармония и порядок. Но до чего же иллюзорным оказывалось на поверку это спокойствие…
ПРЕСТУПЛЕНИЯ ПЕРЕД БОГАМИ
В ПРЕДЫДУЩЕЙ ГЛАВЕ Тиберий предстал не в лучшем свете: поставив на поток порочную практику вынесения приговоров «изменникам» по любым доносам, он преследовал цель не только и не столько подавить оппозицию, сколько разжиться конфискатом. Однако на заре своего правления он, по крайней мере внешне, следовал по стопам своего достославного дядюшки Августа.
Тацит подробно излагает, как Тиберий отверг первые предварительные обвинения, выдвинутые некоторыми доносчиками. Пробный шар, который позволил себе государь, — рассмотрение обвинений по наветам, предъявленных малозначимым римским всадникам Фаланию и Рубрию, и император, казалось бы, выступил на стороне справедливости, просто не дав делу ход.
Эти всадники обвинялись в том, что позволили лицедею-гомосексуалисту принимать участие в религиозных обрядах в честь божественного Августа, в осквернении памяти умершего императора лжесвидетельством, а еще в продаже статуи Августа. Тиберия, казалось, не беспокоило обвинение в неуважении к величию. Он написал консулам, расследовавшим дело, что, во-первых, сенат так пока и не предоставил Августу почетного места на небесах, а это может плохо отразиться на благосостоянии римлян; во-вторых, что его собственная мать регулярно позволяла актеру Кассию принимать участие в играх, посвященных памяти Августа; в-третьих, что статуи богов считаются собственностью при продаже дома, и, в-четвертых, что если и имело место лжесвидетельство и Рубрий поклялся именем Юпитера, то пусть сам Юпитер и вершит возмездие (Тацит, Анналы, I.73). Если бы Тиберий в том же духе продолжал судить и дальше, то вполне мог бы снискать себе в веках славу достойнейшего правителя.
Религия и преступность в современном западном праве — вещи как бы между собой не связанные. Законы о богохульстве если где-то еще и находят применение в правоохранительной и судебной практике, то непременно на фоне бурной полемики. Но в древнеримском мировосприятии религия была фундаментом отношения к преступности, ее профилактике и преследованиям за нее. Всякое деяние, оскорбительное для богов, считалось попранием Pax deorum — мирного договора с богами. Римляне считали, что, согласно этому договору, они пребывали под покровительством высших сил, позволивших им завоевать необъятные пространства для империи в обмен на должное поклонение и приношения. Хранителем и гарантом Pax deorum являлся римский император, и для любого, кто возносился на вершину власти, поддержание мира с богами становилось одним из приоритетов. Но, как изначально показал Ромул, римляне всегда были готовы использовать религию в политических целях и в совершенстве владели этим искусством.
Борьба с преступностью в религиозной сфере считалась делом столь высокой важности, что предупреждение подобных правонарушений и суд над теми несчастными, кто в них обвинялся, относились к юрисдикции верховного жреца, именовавшегося Pontifex Maximus — Великим или Верховным понтификом. В его задачи входило выявлять и предавать суду всякого, кто допустил оскорбление весталки или клятвопреступление, поскольку именно эти два вида нечестивых актов считались nefas — абсолютно недопустимым попранием священного закона. Изначально жрецы отвечали также за поддержание в исправности деревянного моста через Тибр, отсюда и титул pontifex, в буквальном переводе — «мостостроитель». С наступлением имперского периода функции Великого понтифика окончательно отошли «божественным» правителям наряду с прочими атрибутами и регалиями абсолютной верховной власти, а их мостостроительная составляющая к тому времени и так уже трактовалась метафорически — будучи ближе всех к богам, служить связующим мостом между ними и людьми. Также Pontifex Maximus выступал в роли арбитра в спорах по вопросам, касающимся культа богов, и законодательно устанавливал правила проведения религиозных обрядов. Его же обязанностью было следить за соблюдением священного закона судьями и жрецами, поскольку те имели полномочия карать нарушителей сообразно тяжести их проступков, а сами не подлежали суду или наказанию и не обязаны были отчитываться ни перед сенатом, ни перед народом по вопросам религии.
