Книга Психея - Ellen Fallen

— Я подумал, что если одному из нас суждено погибнуть в этой пещере, — он сжимает мои щеки и прикусывает сначала верхнюю, потом нижнюю губу, — мы обязаны испытать это. Мое воображение и фантазии о тебе даже близко не оказались правдивыми к описанию того, что произошло сейчас. Все чувственно и по-настоящему.

Я остаюсь стоять столбом, когда открывается дверь, и в хижину заходит Джаред, громко сбрасывая дрова на пол. Мне не предоставляется возможность слышать его возмущение и болтовню о чем-то. Он стал фоном, пустым гулом в моих ушах. Все, что сейчас для меня существовало, это горящая после прикосновений Гранта кожа и пульсирующая от возбуждения кровь, и он, удаляющийся от меня все дальше. На его губах все еще горят мои поцелуи, именно поэтому он проводит пальцами по ним.

— Я думаю, она уже не принадлежит тебе, — грубо произносит Грант, сверкая глазами в сторону Джареда.

Мой друг выпрямляется, швыряя полено в печку, его лицо становится заостренным и жестким.

— Кто бы сомневался, что выберешь момент, чтобы проверить. И что бы там в этом предании не было сказано, проверим на деле. Стоило ли это того, чтобы дразнить меня. — Он закидывает еще поленья, стоит Гранту отвернуться, как он широким шагом проходит через всю хижину, хватая меня за руку и прижимая к себе так, что выбивает из меня весь воздух. Его грубые губы сминают мои, я отталкиваю его от себя и со всей силы бью в грудную клетку. — Считай, что я заявил права. — Он хватает меня за подбородок и заглядывает в глаза. — И я бы на твоем месте не дурил.

Голодные глаза Джареда и жестокие Гранта, стерев с себя следы губ их двоих, я беру со стола ключ, надеваю куртку и выхожу на улицу, со всей дури захлопнув двери за собой.

Глава 21

— Ни один из вас не прикоснется ко мне. — Я не умею долго злиться, и мой порыв показать характер исчезает, стоит холодному ветру проникнуть под мою куртку, надетую поверх футболки.

— Тогда прекращай сама дразнить! — Джаред все еще доволен своим идиотским поступком. — Сделай выбор!

— Какой еще выбор? Я тебе открытым текстом сказала — все кончено. — Поднимаю с пола свои теплые штаны и натягиваю поверх термобелья. — Ты меня на понт берешь или что?

— Да какой понт, солнце? Я знаю тебя, как себя. — Грант бросает взгляд на нас двоих и выходит за двери. — Ты не выберешь ни одного из нас. Представь, это надо жертвовать своим временем, постоянно уступать, советоваться. Если со мной у тебя некоторые моменты пройдут гладко, с этим оленем сомнительно. Он же привык есть из серебряной ложки.

Я застегиваю штаны, трижды подпрыгнув, чтобы утрясти плотный подклад. Мне надо уже позаботиться о новом наборе, этот никуда не годится.

— Очень живописно, олень с серебряной ложкой. Ты бы говорил за себя. — Подтягиваю подтяжки и застегиваю застежку.

— Просто тебя бесит, что я прав. Ты не знаешь слова жертвенность. Вообще, оно стерто в твоей голове, есть только ты и твои желания. — Он указывает на меня пальцем, и это начинает выводить меня из себя.

— Что ты этим хочешь сказать? — выдавливаю из себя, готовая дать ему хороший отпор. — Это мерзко звучит, ты сейчас ищешь виноватых и не можешь определиться, зачем тебе такая стерва, как я, нужна. А я не могу сообразить, какого хрена слушаю тебя.

— Ты не дала мне второго шанса, сразу начала пускать слюни по костюмчику. — Из моего горла вырывается громкий нечленораздельный звук.

— Да что ты? Еще начни рыдать, как брошенный мальчик, и кричать, что наши простыни еще не остыли, и именно я переспала с другим. — Подхожу к нему ближе и хватаю за палец, все еще направленный на меня. — Хочешь услышать это снова? Я. Не. Прощаю! Даже не стану делать вид, что я мать Тереза, и гладить тебя по голове. Хочешь услышать откровение от Луки? Ты пиявка, присосавшаяся к моей заднице, убедил в том, что все будет нормально, и как итог случилось следующее. Тряпкой обычно пол вытирают, запомни и перестань вести себя подобным образом.

— А, то есть, не ты начала это? Дешевкой обычно пользуются, как только ее купят, и сейчас ты подтверждаешь это мнение. — Он хлопает по моей руке и отходит в сторону, тоже одеваясь в комбинезон.

Он пытается меня унизить каждый раз, когда чувствует свою уязвимость. На самом деле Джаред не думает так. По крайней мере, я надеюсь на это. Конечно, во многом он прав, я не сижу в обнимку с возлюбленным на диване, не таскаю ему тарелки со свежеприготовленной пастой и тарелки с кулинарными изысками, мне так удобно. Партнер, именно так я предпочитаю называть их в лицо. А за глаза все они обычные постельные клопики с небольшой разницей в размерах пениса. Так вот когда все становится не интересным для меня, я не скрываю того факта, что мне наскучили наши потрахушки. Эгоистично? А по мне так честно и открыто, зачем навязывать себя и делать вид, что тебе это нравится? Мне казалось, именно за прямоту все меня ценят и принципы, которым придерживаюсь…

— Я больше не хочу об этом разговаривать. Ты либо сейчас находишь свою мошонку и проверяешь на наличие двух овальных яичек, либо собираешь вещи и возвращаешься домой. Я больше не буду с тобой препираться. И мне все равно, что ты будешь мне говорить. — Застегиваю куртку на замок и звучно нажимаю на кнопки. — И да, я спасать буду всегда прежде всего себя! И спать с теми, с кем хочу.

— Это вдвойне странно, ведь еще не прошло двадцати четырех часов, как я вытащил тебя из снежной бури. Но забудь, это был добрый жест исключительного человека.

— Такой исключительный, что даже пергамент превращается в пепел, — цепляю его, чтобы он, наконец, отстал от меня и прекратил набивать себе цену.

— Я для тебя должен быть исключительным, или ты забыла об этом, встретив расфуфыренного осла? — Двери открываются, и заходит Грант, он, молча, собирает все свои вещи, заглядывает в печку и тушит огонь. На его скулах вырисовываются желваки, он зол, и я понимаю его. Сколько уже можно доставать друг друга этими разборками.

— Этот старик, он как сквозь землю провалился, искал его вокруг. — Наконец Грант поднимает глаза, заканчивая с вещами, трет большим пальцем немного отросшую темную щетину.

Я действительно эгоистка, ведь только что мы все сидели за столом, незнакомец помог мне открыть ключ, и нет тревоги, что человек пропал в лесу.

— Да и кому он на хрен нужен? Пусть топает. Моралист чертов. — Я удивленно смотрю на Джареда. — Ему бы еще псалм в руки. Учил меня жизни, травил байки о саморазрушении. Чувак явно пыхнул и забежал на огонек, чтобы поразить вас фокусом с самовозгорающейся бумажкой с каракулями. Сами подумайте, он принес ключ и точно знал, как открыть.

Я качаю головой, это глупо вот так обсуждать человека за его спиной. И ключ открыла я, хотя…

— Ты пытался хоть раз открыть артефакт? — Грант кивает, достает из рюкзака нашу еду, жестяные банки с фасолью, тушенкой и делит ровно пополам.

— И не раз.

— И что, по-твоему, мы будем есть там? У меня нет крыльев, чтобы спуститься с такой высоты так скоро и добыть себе еду. — Грант переглядывается со мной, ставит банки в шкаф и закрывает его ветхой деревянной дверцей.