Книга Индия. История, культура, философия - Стенли Уолперт

Британское правление также было довольно успешным в плане плюрализма, по крайней мере, до тех пор, пока более заботилось о прибыли, нежели о спасении душ местного населения, и пока поддерживало фиктивные построения Дюпле, позволявшие большинству индийцев верить, что ими продолжают управлять их собственные монархи и что они платят налоги местной аристократии. Религиозные различия не исчезали за время этих периодов относительного внутреннего спокойствия, и мусульмане, которые присоединились к Британской Индийской армии, не стали индуистами или сикхами. Такой плюрализм мог поддерживаться в Индии, как и любое другое проявление кастовой системы, позволяя различным религиозным группам исповедовать свою веру, как они того желали, без постороннего посягательства или вмешательства. Границы были начертаны, религиозные заграждения размечены и поддерживались, оборонительные периметры охранялись высшей или, по крайней мере, беспристрастной властью, и отдельных фанатиков, которые становились дикими и пытались взять закон в свои руки, ожидало наказание, быстрое, строгое, объективное. Мир мог бы сохраниться. До тех пор, пока его хотели сохранять.

Напряжение в обществе возросло, как только доли политического и экономического участия во власти, сохраняемые британской Короной, стали доступнее и привлекательнее для индийских претендентов. Был ли это либеральный модернизм, превративший затем Южную Азию в поле боя религиозных войн? Была ли это всего лишь перспектива демократических парламентских выборов? Очевидно, что единственной причины было бы недостаточно для того, чтобы вызвать столько ненависти и кровавого насилия, которое, в конце концов, вырвалось наружу на пороге независимости. Однако реальная политическая власть имеет свои привлекательные стороны везде, не только в Южной Азии. Еще в Британской Индии место в Совете вице-короля или в Законодательном собрании означало больше, чем просто один голос при голосовании за законопроект, который может повлиять или нет на содержимое карманов миллионов. За этим также стояло влияние, доступ к финансовой информации любого рода, к должностям магистрата и ко всем прочим ветвям права, а, кроме того, громоздкий и сложный механизм бюрократического управления и вооруженных сил. Следовательно, недобросовестное использование такого влияния членами одной общины могло бы легко поставить членов другой общины в сравнительно неблагоприятное положение. Это могло помешать кому-то найти работу или дать образование детям, обложить налогом чье-то имущество, затруднить доступ к воде или энергии, к новым дорогам, к дорогой земле, наконец, чтобы построить на этой земле новую мечеть или новый храм, новый мусульманский колледж или индуистский университет.

Существовало много способов разжечь сухой трут религиозных предрассудков, которые разбросаны в каждой индийской деревне, наряду с мусором, в таком мусоре в самых темных трущобах каждого городка роются любящие копаться в грязи свиньи. Всегда был хотя бы один недовольный мусульманин, готовый вспыхнуть при первом же звуке приглушенной музыки, когда он направлялся в свою мечеть в пятницу, а мимо проходила индуисткая свадебная церемония или похороны, выбрав при этом самый худший маршрут из всех возможных. И всегда находился хотя бы один молодой брахман, готовый убить, если это было необходимо для спасения жизни священной коровы, которую мусульмане вели на бойню, или готовый при любых обстоятельствах бросить визжащую свинью в ближайшую мечеть или мусульманский дом. Такие факелы доктринальных различий, пропитанные легковоспламеняемым керосином, тлеющие от жара отчаяния и неуверенности в себе, существовали всегда. Бессильная ярость при виде того, как чья-то жена улыбается мужчине из другой общины, или при виде чьей-то дочери, уведенной любовником, чья семья, как семья Ромео, пришла не с той стороны города. Неважно, реальные или воображаемые, невидимые искры всегда парили в воздухе, и они в любой момент могли превратить холодные факелы в смертоносное оружие. Просто скажи слово, закричи: «Этот мусульманин изнасиловал ее!», «Вон тот индуист, который коснулся платка моей жены!», «Смотрите, они ведут мою бабушку на бойню!», «Он плюнул на наш храм!», «Он бросил свинью в нашу мечеть!»

Англичане, в принципе, пытались сохранить баланс. Очевидно, что мир был в интересах тех иностранных чиновников, которые жили в Индии, а также в интересах представителей всех коренных религиозных общин в стране. Тем не менее подобно индуистам и мусульманам, британцы имели собственные предрассудки и предпочтения, индивидуальные и общинные, личные и доктринальные. Они были всего лишь людьми, хотя временами пытались вести себя как боги, особенно в Индии. Или как дьяволы. Первый раздел Бенгалии мог быть невинной административной ошибкой. Или, возможно, это был сознательный или бессознательный выбор промусульманского или антибенгальско-индуистского предубеждения со стороны вице-короля или его секретаря, или нового вице-губернатора, или одного из советников государственного секретаря, или всех вышеперечисленных? Теперь это уже вопрос академический.

Реальные исторические последствия убийственного воздействия того первого раздела на общины оказались никак не академическими. Точно так же, как влияние резни Джаллианвала-багха 1919 года имело решающее значение в стимулировании националистической «революции» Индии и свело на нет ее прежний умеренно-либеральный курс, первый раздел Бенгалии обострил политические аппетиты мусульман и их вкус к власти. Таким образом, возникновение Мусульманской лиги в Дхаке (Дакка) в следующем году и создание блока мусульманских политиков, которые продолжали бы настаивать на большем количестве мест для мусульман, большем количестве голосов для мусульман и большем мусульманском влиянии на политическое будущее Индии. Аналогично, формула «независимого мусульманского электората», представленная вместе с Законом об индийских советах от 1909 года, усилила, во всяком случае среди элиты, идею о реальном политическом значении мусульманского самосознания в Британской Индии. В Законе о правительстве Индии от 1919 года и в Законе от 1935 года, и в Общинном решении премьер-министра (1932) правительство Великобритании сформулировало свое понимание мусульманского интереса, того, что делало обязательным для мусульманских избирателей голосование отдельным блоком за своих кандидатов-мусульман. Как могли индийцы обрести единое чувство национального самосознания, если каждый раз, когда они шли голосовать или участвовали в опросе, им приходилось отвечать, кто они — индуисты, мусульмане или христиане?

К тому же, после 1937 года мусульманские лидеры, такие как Мухаммед Али Джинна, утверждали, что для мусульман более болезненно, унизительно и опасно жить под «властью индуистов», чем когда-либо быть субъектами Британской Индии. Джинна и его помощники из Мусульманской лиги собирали отчеты в провинциях Британской Индии, которыми управляли автономные министерства Индийского национального конгресса, и доказывали мусульманам, что они стали в лучшем случае гражданами второго сорта на тех землях, которыми правили на протяжении веков. В нескольких отчетах лиги были предъявлены факты дискриминации в судах, в сфере занятости, образования и бизнеса. Лидеры Конгресса были людьми непредубежденными. Не только Неру и Ганди, но и мусульманин Маулана А. К. Азад, правоверный алим (мусульманский ученый), который занимал должность президента Конгресса на протяжении Второй мировой войны и стал первым министром образования при Неру — все они пообещали расследовать каждое дело, чтобы привлечь к ответственности виновных, изменить процедуры, требующие изменений, и сделать все, что должно быть сделано, для восстановления веры мусульман в беспристрастность Конгресса. Но было уже слишком поздно.