Книга История космического соперничества СССР и США - Джин Айсман

Был один разумный, хотя, возможно, запоздалый шаг, который сделала новая администрация Кеннеди, чтобы исправить преувеличение в кампании 1960 года, касающееся ракет. В январе 1961 года, спустя несколько дней после инаугурации, Кеннеди поручил своему новому министру обороны Роберту Макнамаре провести всесторонний анализ издания «Ракетного разрыва». Результаты этой работы были обобщены в передовой статье на первой странице New York Times, вышедшей 7 февраля 1961 года: «Исследование Министерства обороны Кеннеди не находит свидетельства ракетного разрыва». Это письменное заключение расставило все по своим местам: «Исследования, проведенные администрацией Кеннеди после инаугурации, предварительно показали, что „ракетного разрыва“ в пользу Советского Союза не существует. Оказывается, это заключение поддерживает позицию бывшего президента Эйзенхауэра, который в прошлом месяце докладывал Конгрессу, что ракетный разрыв „имеет все основания“ называться фикцией».

При всех своих официальных заявлениях, Кеннеди вступил в Белый дом, слабо представляя, что такое космос, и мало им интересуясь, но очень хорошо понимая, как любые проблемы, включая американскую космическую программу, увязывались с политикой холодной войны. Он не был мечтателем и, в сущности, не восхищался романтическими перспективами космических путешествий. Кеннеди поддерживал существующий американский консенсус в холодной войне, понимая необходимость достижения национальной безопасности для Соединенных Штатов в эпоху ядерного оружия. В дипломатии он демонстрировал тонкое чувство реальной политики и усердно трудился, чтобы достичь баланса сил и сфер влияния в американо-советских отношениях.

Аккредитованный в Белом доме корреспондент журналов Time и Life Хью Сиди пользовался чрезвычайным доступом к Кеннеди. Он писал: «Из всех областей, где Кеннеди после его вступления в должность поджидали неудачи и разочарования, космос казался более озадачивающим, чем другие. Казалось, Кеннеди знал о нем меньше и меньше им интересовался». Однако Кеннеди взялся поддерживать более здравую космическую программу, чем его предшественник. И он предвидел возрастающее значение пилотируемых космических полетов по сравнению с узкой темой спутников, запускаемых в интересах связи, картографирования и метеорологии. Этот взгляд существовал параллельно с его твердой поддержкой американской военной космической программы, включая непрерывную разработку МКБР, программу подводных лодок военно-морского флота, оснащенных ракетами «Поларис», и производство разведывательных спутников. Также президент Кеннеди понимал большую публичную притягательность астронавтов проекта «Меркурий», которые проходили в то время подготовку, и хотел быть уверенным, что программа получит полную поддержку его администрации.

Еще до вступления Кеннеди в должность НАСА достигло важной цели — взяло под свой контроль разбросанные учреждения с целью создания реальной космической программы — части наследия, оставленного Гленнаном. В ноябре 1958 года в НАСА вошел штат специалистов, разрабатывавший программу военно-морского флота «Авангард». Как невоенное учреждение НАСА сделало также два ценных приобретения у Сухопутных войск США, получив лабораторию реактивного движения в Пасадене и команду фон Брауна в арсенале Рэдстоун. (Сухопутные войска, желая продолжить и даже расширить работы в области космоса, объединили правление баллистических ракет, лабораторию реактивного движения и другие, схожие по тематике учреждения под руководством генерала Джона Б. Медариса, учредив в начале 1958 года командование ракетного вооружения сухопутных войск.) Процесс слияния встречал сопротивление и сопровождался немалыми внутренними распрями. Например, Медарис быстро согласился на передачу лаборатории реактивного движения, но яростно сопротивлялся передаче военных ракетных программ, при этом его активно поддерживали фон Браун и его команда. И все-таки переход империи Медариса завершился к июлю 1960 года, когда арсенал Рэдстоун был переименован в Центр космических полетов имени Джорджа С. Маршалла. В лице фон Брауна и его команды НАСА получило еще один большой приз — конструкторскую разработку мощной ракеты «Сатурн», которая позднее будет выводить на орбиту космические корабли класса «Аполлон».

К январю 1961 года НАСА было готово с помощью ракеты «Рэдстоун», того же носителя, который астронавтам предстояло использовать для суборбитальных полетов, послать в космос обезьяну в качестве дублера астронавта. (В мае 1959 года две обезьянки Эйбл и Бейкер выдержали суборбитальный полет в носовом конусе МКБР «Юпитер».) Для этой чести был выбран шимпанзе Хэм, и его 17-минутный суборбитальный полет и возвращение 31 января были успешными. Выбор не понравился астронавтам «Меркурия», которых разочаровывала идея послать в космос сначала обезьяну, а потом человека. Двое из них, Слейтон и Шепард, позже писали: «Ирония, состоящая в том, чтобы играть вторую скрипку после шимпанзе, особенно раздражала этих весьма умных и умелых людей». Хотя вскоре события вновь сфокусируют внимание астронавтов и всей нации на задаче полета американцев в космос.

Красная звезда

Советская космическая программа, по удачному наблюдению Тома Вулфа, которое он сделал в своей книге «Битва за космос», обладала «аурой магии». Он отмечал: «Русские не публиковали практически никаких данных, фотографий или пояснительных чертежей. И никаких имен; было только обнародовано, что советская программа выполнялась под руководством загадочной личности, известной как Генеральный конструктор. Но его власть была беспрекословна! Каждый раз, когда Соединенные Штаты объявляли о важном космическом эксперименте, Генеральный конструктор осуществлял его первым — и делал это самым потрясающим образом». 1961 год предоставил американцам небольшую отсрочку, хотя на самом деле у Генерального конструктора было заготовлено много сюрпризов для НАСА и для всего мира.

Новой ареной для соревнований стали пилотируемые космические полеты, настойчивое стремление запустить на орбиту человека — в то время все еще радикальное намерение. Проект «Меркурий» предусматривал этот основополагающий момент. Советы, даже действуя под покровом секретности, также намекали на подобное смелое предприятие. В действительности Королёв и его сотрудники достигли существенного прогресса в испытаниях прототипа капсулы-спутника. Еще с мая 1960 года спутники серии «Корабль» использовали собак и других животных для испытания воздействия космического полета на живые существа. Некоторые полеты кораблей-спутников были неудачными, чаще всего при возвращении в плотные слои атмосферы, где животные погибали; другие, такие как два запуска в марте 1961 года, оказались очень успешными. Эти же самые экспериментальные запуски предлагали направления для совершенствования техники приземления капсул после вхождения в плотные слои атмосферы Земли. Достигнув безопасной высоты, собаки в «креслах» выстреливались из капсул и приземлялись на парашютах. Такая же система будет использоваться в будущих полетах космонавтов. Эти испытания стали частью серии, ставшей впоследствии известной как «Восток».

В перерыве между запуском «Спутника» и первым пилотируемым космическим полетом, которые явились триумфами советской космической программы, произошли два мрачных события: взрыв МКБР Р-16 и смерть летчика-испытателя Петра Долгова. 22 октября 1960 года прототип Р-16 взорвался на стартовой площадке, после того как во второй ступени ракеты начался пожар. В бушующем пламени пожара, охватившем большую территорию, погибли около 130 человек, включая генерала Неделина, в то время главнокомандующего ракетными войсками стратегического назначения Советского Союза. Летчик-испытатель Долгов погиб, испытывая катапультируемое сиденье для будущих пилотируемых космических кораблей. Эти неудачи остались за занавесом секретности — Западу громко сообщалось только о триумфах советской космической программы.