Книга Синий город на Садовой - Владислав Крапивин

— Раньше не мог. Рядом с домом трубу прорвало, кругом с'сплошное море. Видите, с'сапоги…

— Ладно, хоть сам не потонул, — сказала Оля. Без всякой насмешки, с облегчением. Но обиженные глаза Нилки подозрительно заблестели. Борис быстро взял его за плечи.

— Не дуйся, Нил. Никто же не сердится, что ты опоздал. Подумаешь, полчаса…

Нилка объяснил сипловато:

— А еще мама не пускала. Говорит: нынче холодно, никуда не пойдешь, пока не оденешься теплее. Ну, я и надел этот балахон. В знак протеста. Пускай будет смешно…

— А чего смешного-то! — весело вмешался Славка. — Малость охламонисто — да. Зато оригинально… Знаешь что, Нил? Я тебе сейчас дам ведро с зеленой краской и кисть! Ты будешь мазать стену бытовки, а я расставлю мольберт и сделаю с тебя набросочек, а? С дальнейшим прицелом на картину! Во какая будет картина! Том Сойер конца двадцатого века, портрет в огуречных тонах! Согласен?

Славиным словам никто не удивился. Знали, что Слава не только строитель, но и художник. Правда, без диплома, потому что из института ушел, поспорив с начальством. Зато уже участвовал в областных выставках неформального творчества.

— Как хотите, — похоронно отозвался Нилка.

— Для Тома Сойера он сегодня слишком кислый, — озабоченно заметил Федя. — Нил, да что с тобой? Ну, подумаешь, семейные неприятности! У кого их нет…

— У меня это с'скоро пройдет, — шепотом сообщил Нилка.

Слава, пряча беспокойство, сказал:

— Ну, если не Том Сойер, то "Зеленый мальчик". И будет еще один цветной пацан в живописи. Шедевр номер два.

— Почему — два? — удивилась Оля.

— Потому что в мировом искусстве уже имеется картина "Голубой мальчик". Художник Гейнсборо, восемнадцатый век. Портрет Джонатана Баттла.

— Ой, у меня такая марка есть! — вспомнил Федя. — Нилка, я тебе потом покажу!

— С'спасибо.

— Слава, развеселите его, — попросила Оля. — Спойте снова ту песню!

Нилка проявил некоторый интерес:

— Что за песня?

— Одно и то же петь — это не дело, — решил Слава. — Слушайте другую песню. Бодрую, специально для повышения жизненного тонуса. — И он запел стремительно, будто прыгнул:

Окна-двери, лестницы, берлоги! Вот такая в жизни колбаса. Мы опять сидим среди дороги, Вместо чтоб катить на колесах…

Елки-палки, лютики, ромашки! Юбилей — не мед со стороны. Мне купили сорок три рубашки, Вместо чтоб купить одни штаны…

Приключеньям счет на миллиарды! Только дурни верят в чудеса. Постригуся я как шар бильярдный, Вместо чтобы красить волоса…

Все посмеялись и посмотрели на Нилку. Тот сказал:

— Спасибо. Очень хорошая песня… — Опустился перед костром на корточки и всхлипнул.

Борис быстро сел рядом.

— Нил. Выкладывай…

Тогда прорвались у Нилки слезы. И прорвалась правда:

— Вы же ничего не знаете!.. Пришло разрешение из ОВИРа… Мама говорит: "Будем с'собираться…" То запрещение было неправильное, его отменили. И теперь — пожалуйста!..

Всех будто придавило. Слава — тот, конечно, не знал про ОВИР и планы Нилкиных родителей, но сразу понял главное. Федя и Оля сели рядом с Нилкой и Борисом. Что тут скажешь, чем утешишь? Мальчишку ведь не спросят, взяли да повезли… А они как без Нилки? Вот тебе и "Табурет"…

Слава, уткнувшись подбородком в гриф гитары, сказал:

— Вот оно, значит, что. Ребенка увозят в райские края, а он не понимает своего счастья.

Нилка рывком повернул к нему мокрое лицо:

— На фига мне такое счастье!

— Детский безрассудный идеализм, полагающий, что дружба превыше материальных благ… — печально подвел итог Слава.

А Федя спросил безнадежно:

— Может, родители еще передумают?

Нилка обвел всех сырыми глазами. Шевельнул под свитером колючим плечом.

— Ну, теперь-то с'само собой… Уже передумали. Но какой с'скандал мне пришлось устроить…

Все качнулись к нему — обрадованно, недоверчиво:

— Нил, правда?

— Не поедете?

— Неужели тебя послушали?

— Да, но чего мне это с'стоило! Я ревел и орал с самого утра… Вы еще не знаете, как я умею… Думаете, я правда, что ли, из-за с'свитера застрял…

Оля опять спросила с опасливой радостью:

— Неужели тебя послушали? Это точно?

Нилка шмыгнул носом, улыбнулся сквозь слезы:

— Папа сказал: "Видишь, мать, что получается. На детских слезах счастья не построишь…" Мама, конечно, говорила, что я глупый и папа тоже глупый, но потом… с'смирилась.

— С'слава Богу, — без насмешки, от души сказал Борис.

И Нилка не обиделся. Он улыбался все веселее:

— Знаете, какое я поставил ус'словие? Говорю, если хотите ехать, тогда забирайте всех! Весь "Табурет". Ус'сыновляйте! Папа засмеялся и говорит: это затруднительно…

— Тем более, что меня невозможно усыновить, — заметила Оля. — Удочерить — это еще туда-сюда…

Нилка посерьезнел:

— Папа бы не отказался, наверно. Он про тебя говорит: "Какая талантливая девочка"…

— Чего ты выдумываешь, — смутилась Оля.

— Не выдумываю. Это после того, как он пленки посмотрел.

Все вспомнили, как Нилкин отец заходил к ним в гараж и смотрел уже готовые части фильма. И хвалил, как умело и остроумно смонтированы эпизоды. Оля тогда стеснялась, кусала костяшки пальцев, но потом все-таки попросила: "Аркадий Сергеевич, может быть, вы нам посоветуете что-нибудь? Ну, такое… профессиональное…"

Он и правда кое-что посоветовал. Но не много. Сказал, что у них, у "табуретовцев", свое видение мира. "Боюсь неуклюже вломиться в ваш стеклянный город…"

— А еще он обещал дать нам кассетник, чтобы озвучить фильм, — сказал Нилка.

Все чересчур громко обрадовались. Потому что тревога не исчезла совсем и ее старались прогнать лишним шумом. Пришла на помощь и погода. Зябкий ветерок утих, последние клочки облаков улетели, и солнце обрадованно обрушило с высоты густой июльский жар.

— Ух… — Нилка стянул через голову свитер.

— Э, Нилушка, — забеспокоился Слава. — А как насчет "Огуречного мальчика"-то? Попозируешь чуток?

— Ну, пожалуйста! С'сейчас?

— Сперва на колокольню! — весело скомандовала Оля.