Книга Савва Морозов - Анна Федорец

В отличие от Саввы Тимофеевича Зинаида Григорьевна не была человеком замкнутым. Напротив, бойкая, энергичная, острая на язык, в отношениях с людьми она чувствовала себя как рыба в воде. Ей нравилось «выходить в свет», участвовать в многолюдных мероприятиях — балах, приемах, благотворительных концертах — и вообще бывать на виду. Причем она не просто участвовала в тех или иных мероприятиях, но и проявляла организаторский талант: устраивала благотворительные концерты, многолюдные приемы, участвовала в деятельности благотворительных комитетов. П. А. Бурышкин вспоминал о Зинаиде Григорьевне с большим уважением: «Мне доводилось с ней встречаться по городским благотворительным делам. Помню один комитет, где она с большим искусством председательствовала». Как благотворительница Зинаида Григорьевна приносила обществу немалую пользу: только на нужды Московского городского общественного управления в 1898–1913 годах она пожертвовала более 74 тысяч рублей.[164]

Иными словами, 3. Г. Морозова любила то, чего ее супруг старался избегать, — купаться в общении с людьми. Но чрезмерная общительность жены не мешала Савве Тимофеевичу наслаждаться ее обществом. Морозов считал необходимым для жены иметь своего рода пространство свободы, где она занималась бы тем, что приносит ей удовольствие. Поэтому «к гостям жены Савва относился с должным уважением, но почти никогда на… приемах не присутствовал, ссылаясь на дела и занятость».

Наконец, было в характере Зинаиды Григорьевны одно качество, за которое современники ее сильно недолюбливали. Она обладала каким-то невероятным, исключительным тщеславием, в котором иной раз переходила все границы. Это качество являлось мотивом очень многих действий купеческой дочери. Так, родители окрестили ее по святцам — Зиновией, но в быту она предпочитала пользоваться более звучным именем — Зинаида. За свою жизнь Зиновия-Зинаида трижды побывала замужем, причем с каждым новым замужеством поднималась по социальной лестнице. «3. Г. Морозова… стала сперва потомственной почетной гражданкой, затем женой мануфактур-советника… Далее, в третьем браке, она стала женой свитского генерала и помещицей, и ее имя было внесено в родословную книгу дворян Московской губернии с 1912 года».[165] Тщеславие Зинаиды Григорьевны проявлялось в любви к роскошной обстановке и дорогой одежде, при помощи которых она стремилась утвердить свое превосходство. Кроме того, она любила производить впечатление на окружающих и при помощи высказываемых на публике «оригинальных» суждений.

Суетное желание прослыть умнее и значительнее, чем она есть, обрекало Зинаиду Григорьевну на насмешки: за глаза ее называли «кривлякой» (выражение В. И. Немировича-Данченко), а то и пустышкой, хотя таковой она совсем не являлась. Тот же Станиславский, который не так давно признавал тонкий ум 3. Г. Морозовой, в 1905 году раздраженно писал в дневнике после одной из постановок: «Зинаида Григорьевна ломается и старается показаться умной, отрицая всё. Говорит скучно: «Зачем автор это писал? Он не сказал ничего нового». Ее компаньонки начинают осторожно юлить между мной и Зинаидой. Я разругался. Советовал никогда не спрашивать, зачем писал автор. Не следовать ужасной русской привычке все критиковать и играть blase (пресыщенность, фр. — А. Ф.), — это неинтересно и пошло. Это мещанство!»[166]

Как уже говорилось, Савве Тимофеевичу также было присуще честолюбие, а в некоторых случаях и тщеславие. Так что к аналогичному качеству супруги он относился спокойно. Правда, в его семье не было заведено выставлять свое богатство напоказ, но для любимой жены С. Т. Морозов не жалел никаких средств. «Частые поездки с мужем за границу, пребывание на фешенебельных западноевропейских курортах»,[167] хорошо обустроенная дачная жизнь в Крыму и лучших районах Подмосковья, устройство балов и благотворительных концертов, на которых Зинаида Григорьевна блистала в модных и невероятно дорогих заграничных туалетах, драгоценности, парфюмерия — всё это оплачивалось мужем из любви к жене. К дорогим туалетам жены Савва Тимофеевич относился философски: «Коли нравится тебе, модница, стало быть, хорошо. Носи на здоровье». Поощрял он и увлечения Зинаиды Григорьевны — коллекционирование фарфора, а также разведение цветов, на что ежегодно затрачивалось от двух тысяч до четырех тысяч рублей. Его внук со слов самой Зинаиды Григорьевны писал: Морозов «…понимал, что и поездка в обществе камергеров и статс-дам за город… и благотворительный базар в пользу нижегородских сирот, затеянный ею, всё это не повредит доброму имени Никольской мануфактуры… Ну, да что там: руку на сердце положа, льстил Савве Тимофеевичу ореол, который окружал его супругу». Морозов соглашался даже на устройство женой балов, на которые она нередко приглашала аристократов. Соглашался, хотя как человек проницательный не мог не понимать того, о чем писал А. П. Чехов своей жене 13 февраля 1902 года: «Зачем Морозов Савва пускает к себе аристократов? Ведь они наедятся, а потом, выйдя от него, хохочут над ним, как над якутом. Я бы этих скотов палкой гнал».

Говоря иными словами, два честолюбца прекрасно уживались под одной крышей. Им было что обсудить друг с другом по вечерам, когда один добивался успеха на поприще общественной деятельности, другая — в благотворительной сфере или общении с аристократией. Даже когда остынет первая страсть, между мужем и женой останутся добрые приятельские отношения… Однако это будет намного позже. А пока молодые супруги наслаждались жизнью и друг другом.

Период с конца осени 1888-го по конец осени 1889 года был для Саввы Тимофеевича хлопотным. Он принес в его жизнь новые события, причем радостное переплелось с трагическим в такой тугой узел, что различить границу между ними почти не представляется возможным.

После событий 1885–1886 годов, «чтобы спасти репутацию фирмы, потребовалось очень многое изменить в фабричных порядках: были резко сокращены штрафы, несколько повышена заработная плата, введены наградные».[168] Первые перемены произошли под неустанным руководством Тимофея Саввича. Однако старый хозяин после стачки и особенно после судебных процессов стал сдавать, чаще болеть. Дела фирмы превращались для него в тяжелую обязанность. Поэтому в конце 1880-х годов Тимофей Саввич всё больше и больше отдалялся от дел, передавая сыну свои полномочия директора-распорядителя мануфактуры. И — сильно переживал, наблюдая, как тот заводит на мануфактуре новые порядки, которые ему, Тимофею Саввичу, казались не вполне продуманными.

Действия Саввы Тимофеевича на посту директора Никольской мануфактуры являлись логическим продолжением тех мер по обустройству фабрик, которые предпринимал его отец, с одной только разницей: молодой хозяин был более решительным. Были сокращены штрафы, существенно улучшены социально-бытовые условия для рабочих, начались модернизация оборудования, поиски подходящего топлива для предприятий и т. п. С. Т. Морозов вспоминал: «Пришлось мне попотеть. Оборудование на фабрике допотопное, топлива нет, а тут — конкуренция… Надо было всё дело на ходу перестраивать. Вот когда мне пригодилась Англия!»[169]