Книга Строгановы. История рода - Татьяна Меттерних

Антипатия по отношению к Наполеону продолжала оставаться такой же сильной, как и всегда, и французский посол Савари жаловался: «Двери лучших домов Санкт-Петербурга, таких, как Чарторыйского, Строганова, Кочубея, Орлова и т. д., для меня закрыты, и так называемая английская партия имеет здесь значительно большее влияние, чем министры».

Со времени правления Екатерины II французская культура прочно укоренилась в высших русских кругах; многим французским эмигрантам были доверены высокие посты в Российской Империи. В определённый момент своей карьеры Наполеон даже обдумывал возможность пойти на службу к царице Екатерине II. По отношению к Франции ненависти не было, но Наполеона все презирали и одновременно боялись. Русская торговля после разрыва с Англией в результате Тильзитского мира стала испытывать большие трудности: в 1802 году в Санкт-Петербургский порт вошли свыше пятисот английских кораблей и только пять французских. Англичане закупили товаров на сумму в 17 миллионов рублей, французы только на полмиллиона. Усилия Александра, направленные на то, чтобы вступить с Наполеоном в переговоры, не вызывали симпатии у его соотечественников, а высшее проявление дружбы, выставленное напоказ во время встречи обоих императоров в Эрфурте в 1808 году, не смогло скрыть всё более углубляющейся пропасти в отношениях между союзниками.

На самом деле между двумя императорами не было подлинной возможности для взаимопонимания. Наполеон, хотя он и был наследником революционных традиций, всё больше превращался в реакционного деспота, в то время как Александр, живший в эпоху автократии, всё более приближался к идеям французской революции. Их современники с самого начала этого не сумели оценить.

В Эрфурте Талейран открыто предал Наполеона и попросил Александра «спасти Европу». Австрия ещё в прошлом году расплатилась с его долгами, но теперь Талейран просил Александра предоставить ему кредит в сумме полтора миллиона франков; царь вежливо уклонился от этой просьбы. Тем не менее, начиная с этого времени, Талейран оставался самым важным осведомителем русского двора.

15 сентября 1811 года, в день освящения Казанского собора в Санкт-Петербурге, Павел был назначен царским генерал-адъютантом. Несколько дней спустя скончался граф Александр Сергеевич. 1 декабря 1811 года Новосильцев писал из Вены своему двоюродному брату:

«В твоём письме от 30 сентября я получил печальное известие… Ты один можешь понять то горе, которое означает для меня его смерть… потому что я потерял с ней самого любящего отца.

В возрасте трёх лет, после смерти моей матери, он взял меня в свой дом и всё это время относился ко мне, как к сыну… С самой большой сердечной теплотой он проявлял интерес ко всему, что касалось меня…»

Старый граф пожертвовал огромные суммы на строительство собора. Из-за бесконечных сборов средств и пожертвований различным благотворительным организациям его денежные средства настолько истощились, что он перед своей смертью, несмотря на своё некогда огромное состояние, испытывал финансовые затруднения. Велись разговоры об английском займе, но русский банк ссудил значительную сумму до тех пор, пока Павел снова сможет заниматься своими личными делами. Однако это было отложено ещё на некоторое время, так как приближался переломный 1812 год.

Дипломатическая переписка между русским и французским государственными канцлерами становилась более угрожающей по тону, в то время как советники Александра, такие, как, например, Ростопчин, ещё и подкрепляли мнение императора: «Русский царь внушает страх в Москве, ужас в Казани и непобедим в Тобольске».

24 июня 1812 года Александр принимал участие в бале, устроенном в имении генерала Беннингсена[40] под Вильно, и в это время было получено известие о том, что Великая армия Наполеона переправилась через Мемель и вторглась в Россию. Русское верховное командование незамедлительно покинуло Вильно, в то время как Наполеон вскоре расположился в том самом доме, который незадолго перед этим освободил Александр.

Когда Наполеон напал на Россию, Павел возглавлял пехотную дивизию, которая относилась к третьему корпусу под командованием генерал-лейтенанта Тучкова. Новосильцев попросил зачислить его в эту дивизию добровольцем и в продолжение всей военной кампании оставался поблизости.

12 июня 1812 года царский манифест провозгласил начало Отечественной войны. Когда Александр приехал в Москву, его приветствовали с таким восторгом, как никогда раньше. С возрастанием угрозы со стороны Наполеона популярность царя достигла новой кульминационной точки: прежняя критика была забыта. В то время как страна занималась мобилизацией своих войск, из Англии прибывали денежные средства. Если до этого часа царь медлил во всех отношениях, то теперь он стал упорным и целеустремлённым. Все необходимые решения он принимал осмотрительно и методично и заявил Коленкуру, французскому послу, перед его отъездом: «Наш климат и наша зима будут бороться на нашей стороне…»

Коленкур добавил: «Его считают слабым, но это заблуждение. Он может переносить превратности и скрывать свои огорчения… но он не перейдёт той определённой линии, которую он провёл сам для себя: эта линия из железа, и от неё он не отступит».

Во время наступления на Россию Наполеон встречался лишь с незначительным сопротивлением: волна недоверия и подозрения по отношению к военному руководству прокатилась через всю страну, поскольку русская армия отступала и не вступала в решающую битву с превосходящим и испытавшим себя в боях противником. Подобная стратегическая концепция наталкивалась у русского военного руководства часто на решительное и даже яростное сопротивление, и всё-таки, вникнув в положение, руководство приняло серьёзное решение: лучше принести жертву, чем пойти на риск потерпеть поражение. Все резервы и возможности подвоза продовольствия у французов уменьшались по мере отступления русской армии. При осуществлении этого замысла русские части нашли поддержку у всей страны: перед приходом противника сжигались урожаи, дома и целые деревни.

Неделю спустя царь из Москвы уехал в Петербург, где он излил своей сестре Екатерине свою боль и отчаяние, признавшись, что он не обладает ни опытом, ни талантом полководца.

После участия в успешной перестрелке вместе с казаками атамана Платова Павел был глубоко потрясён тем, что всё выглядело таким образом, как будто слава о непобедимости опережала французские войска и заставляла русских отступать без дальнейшего сопротивления. Перед лицом той возможности, что обе столицы могут подвергнуться осаде, он попросил Софию своевременно убрать в надёжное место его личные бумаги. На время своего отсутствия он поручил ей ведение своих личных дел.

Из бивака, в 17 верстах от Смоленска, он писал ей 30 июля 1812 года:

«…На войне всегда допускаются ошибки; но если они имеют такие катастрофические последствия, как те, которые мы в настоящий момент переживаем, то нельзя больше смотреть на это и бездействовать… Обе армии почти единодушно изъявляют желание, чтобы руководство взял на себя Багратион… Если мы отступим из Смоленска, то я не вижу, каким образом могут быть спасены обе столицы, а это решило бы судьбу империи. Мы находимся всего лишь в 350 верстах от Москвы. Если нам суждено потерять обе столицы, я бы хотел, чтобы ты без огласки укрыла мои бумаги в безопасном месте. Это был только совет и я полагаюсь на твою осмотрительность, на то, что всё будет сделано должным образом. Прощай. Любовь к родине, терпение и выдержка должны теперь стать нашим девизом. До сих пор это были мы, которые несли нашим соседям огонь и опустошение. Теперь провидению угодно, чтобы нас постигали те же самые беды. На самом деле это только справедливо.