Книга Великие неудачники. Все напасти и промахи кумиров - Александр Век

За полное «писательское самоуправство», за твердое желание оставаться художником, а не рупором «светлых официальных идей», Сталин Платонова возненавидел. Но не посадил. Как и положено тирану всесоюзного масштаба, он поступил более подло: Отец народов посадил пятнадцатилетнего сына Платонова. За что, конечно, не объяснил. И выпустил тогда, когда тот уже был безнадежно болен чахоткой. Отец, любивший сына беспредельно, заразился от него этой смертельной болезнью и умер в 1952 году, оставив нам огромное литературное наследство.

Лучшие люди нашего времени уверены, что это настолько огромное литературное наследство, что огромней его почти наверняка не существует. Неравнодушным читателям XXI века предстоит заново прочитать всего Платонова и по новой осмыслить все его самые гениальные и самые фантастические удачи и неудачи в постижении «тонкостей мира».

Соло Пазолини

• Пьер Паоло Пазолини (5 марта 1922, Болонья, Италия – 2 ноября 1975, Остия, Италия) – итальянский поэт, писатель и (в первую очередь) кинорежиссер марксистского толка. Католик, коммунист и гомосексуалист, Пазолини находил парадоксальное родство между марксизмом, учением Христа и сексуальными влечениями. В своих фильмах с антибуржуазных позиций высказывался на темы политики и религии, эпатировал публику оригинальными прочтениями классических мифов.

• Самая большая неудача – «грязь» и «патология» его талантливейших кинокартин.

Был конец августа, и было странное и внезапное воскресенье. Да, да, то самое полузабытое воскресенье, когда фидеры прогорели почти во всю высоту полукилометровой башни, возвышающейся над Останкинским прудом, и с высоты почти триста метров над уровнем мостовой обрушился лифт с людьми. Ретроспектива прервалась. Казалось, из-за резкого падения мощности всех телеканалов она уже никогда не возобновится, и зритель, по-домашнему усевшийся в кресло, вытянувши ноги, никогда не узнает, что снял Пьер Паоло Пазолини в начале творческого пути и в самом его конце, трагически прерванном убийцами на грязных задворках Рима.

Снимал ли он сам эти «грязные задворки» и не менее «грязных» героев?

Это приписывали ему в период полного отсутствия его картин на широком советском экране и тем более на домашнем. Понятно, что снимал. А что еще оставалось художнику в условиях постоянно загнивающего капитализма? А если бы он жил в условиях постоянно развивающегося социализма? Тогда бы, по всей вероятности, ему бы вообще не дали ничего снять. Ни «Евангелие от Матфея», ни «Царя Эдипа», ни «Медею», ни «Теорему», ни «Свинарник». А при появлении сценария «Сало, или 120 дней Содома» в сценарном отделе Госкино мог бы разразиться невероятный по силе скандал, который бы наверняка завершился немедленной депортацией автора в Италию. С характеристикой «моральный невозвращенец».

Между тем Пазолини был непримиримым критиком основ буржуазного общества, его «бездуховности», его так называемого «гуманизма». Он занимался этой критикой постоянно. Что и отмечалось у нас как явление положительное. А как явление отрицательное отмечалось, что мастер разбирается с буржуазными ценностями крайне натуралистично. На грани того, что называлось тогда «скрупулезной демонстрацией всех человеческих отправлений, в том числе и сексуальных, отвлекающих зрителей от созерцания идеологического содержания картин». Кроме этого, отмечалось, что фильмы Пазолини чрезмерно сложны для восприятия нашим зрителем. Якобы наш зритель, занятый по преимуществу борьбой с тотальным дефицитом всего и размышлениями о грядущем коммунизме, не в состоянии ни воспринять, ни усвоить «всю патологию картин Пазолини». В них человек время от времени доходит до дикого животного состояния, а это противоречит главной отечественной установке: «По природе своей человек не низок и не высок, а прост и обычен. А временами возвышен и нравственен. Именно потому, что он человек, а никакое не противное животное».

Художник Пазолини был выдающийся, поэтому на съемочной площадке мог позволить себе все. Даже не только накормить статиста отравленным сыром, а еще и женщину-статистку раздеть догола. Один отечественный киновед, хорошо разбиравшийся в западном кинематографе, еще в 1972 году написал: «В „Птицах больших и малых“ Пазолини пошел еще дальше. Он предоставил возможность высказываться от имени идей черному ворону-долдону, причем в финале фильма двое бродяг убивали надоедливую птицу на предмет удовлетворения своих естественных потребностей в пище». И далее: «С первого до последнего кадра Пазолини издевается над иллюзией, будто с помощью проповеди можно сделать мир хоть чуточку лучше».

Невозможно улучшить этот мир с помощью ворона-долдона, не занимавшегося ничем, кроме своих дурацких проповедей. Это нельзя сделать даже с помощью секса, в целом ряде случаев изображенного режиссером с той откровенностью, с которой в стране «полнейшего отсутствия секса» согласиться никак не могли. Народ, правда, был другого мнения. К концу шестидесятых и в начале семидесятых многие у нас стали замечать, что чем секса больше, тем и житуха веселей. И как-то настроение улучшается, и кажется, что если бы еще немного чего-нибудь сексуального, то жить станет еще легче и приятней. Самое главное – не упасть с третьего этажа в яму с дерьмом, как это случилось с нищим, но очень сексуальным пареньком из «Кентерберийских рассказов» (по ящику уже показывали). А все остальное, как говорится, пребудет. Или нет?

По Пазолини, если вечером с вытянутыми ногами расположиться напротив голубого экрана, то в итоге выяснится, что, конечно, пребудет, но не всегда. Ибо выдающийся режиссер не оставил надежды зрителю на легкое зрелище. Причина этого в том, что он был «на ножах» с действительностью. Будь то действительность буржуазная или социалистическая. Он снимал кино смешное и страшное. Он делал потрясающее кино, которое даже у нас признавали как «авторское». И создавая его, он во всех картинах играл свое соло. И жизнь так сложилась, что за несколько месяцев до смерти на пустынной и грязной окраине Рима (при невыясненных обстоятельствах) он последнее свое соло сыграл в гениальном «Сало…».

Софья Ковалевская

• Софья Васильевна Ковалевская (урожденная Корвин-Круковская) (3 (15) января 1850, Москва – 29 января (10 февраля) 1891, Стокгольм) – русский математик и механик, с 1889 года иностранный член-корреспондент Петербургской академии наук.

• Первая в России и в Северной Европе женщина-профессор и первая в мире женщина-профессор математики.

• Величайшая неудача – Софья Васильевна родилась в мире, где права полов еще не были уравнены.

Софья Васильевна Ковалевская (урожденная Корвин-Круковская) не верила в астрологию. Ее страстью с детства была математика, а позже не меньшую страсть она стала испытывать к литературе. Ее знал Ф.М. Достоевский, сделавший предложение, впрочем, не ей, а ее старшей сестре Анне. Анна это предложение отвергла, решив остаться в дружеских отношениях с великим писателем.

Об отношениях и связях с предками Ковалевская говорила, что получила в наследство страсть к науке от прапрапрадеда, венгерского короля Матвея Корвина; любовь к математике, музыке и поэзии – от деда матери с отцовской стороны, астронома Шуберта; личную любовь к свободе – от Польши; от цыганки-прабабки – любовь к бродяжничеству и неумение подчиняться принятым обычаям; остальное – от России.