Книга Великие неудачники. Все напасти и промахи кумиров - Александр Век

«От покоя и зрелища путевого песка Макар глухо заснул и увидел во сне, будто он отрывается от земли и летит по холодному ветру. От этого роскошного чувства он пожалел оставшихся на земле людей».

Все верно: «Усомнившийся Макар». Государственный житель. Это он пожалел оставшихся на земле людей.

Жалеют ли их сегодня? Вопрос тяжкий и, может быть, слишком пошлый для нашего нацеленного на благополучие и полное изобилие времени. Да и чувство, заметим, слишком для нас редкостное и роскошное, чтобы постоянно проявлять его. Сегодня, вчера, в ту отдаленно-близкую бытность, когда жил писатель. И давно уже стало легендой отечественного платоноведения: жить писателю было материально не на что – Родина не желала его печатать. Это теперь напечатано все, что Платонов создал. А в сталинском СССР не хотели публиковать ни главных его, ни остальных произведений. Ни тебе “Ювенильного моря”, ни тебе “Котлована”. Ни “Чевенгура”, ни “Неизвестного цветка”, ни “Счастливой Москвы”. Строй, товарищ, социализм без оных. Они отвлекают от всеобщей любви к товарищу Сталину, от гражданского энтузиазма, от махрового мещанства, тотальной подлости, парадно-показной физкультуры, восторженной бюрократии, животного страха, кошмарного ужаса и бессмысленных надежд на самое светлое в истории будущее.

Сегодняшний «частнособственнический социализм» разворачивается на дне какого-то иного котлована. Хотя платоновский «Котлован» вечен.

Его просто стали меньше читать. А ведь если бы больше читали, то наверняка приняли бы на свой счет. И то, как в прошлом «приучали бессменных детей к труду и пользе», и то, как «однообразная, несбывающаяся музыка уносилась ветром в природу через приовражную пустошь…»

На свой счет следует принять нам сегодня и многие другие пластические описания мастера.

Вот добирается Макар до Москвы, чтобы там с «настоящим пролетариатом» встретиться, а то в деревне у него был «пролетарский недостаток», но попадает в «институт психопатов», где кормят его, ибо меньше больной, но больше голодный. Вот Вощев, в чем-то сокровенном похожий на Макара и размышляющий о «плане общей жизни», видит в конце безлюдной дороги такую картину:

«Дальше город прекращался – там была лишь пивная для отходников и низкооплачиваемых категорий, стоявшая, как учреждение, без всякого двора, а за пивной возвышался глиняный бугор, и старое дерево росло на нем одно среди светлой погоды».

А «как своими пустыми руками сделать самоход»? Тоже не выйдет без сердца. И без того, о чем чем-то сокровенно похожий на Макара Вощев, герой «Котлована», сказал:

«Без думы люди действуют бессмысленно!»

Описания приключений души человеческой повсюду у Платонова: в пустыне, в океане, в городе, в деревне, на «родине электричества»… На железнодорожных путях сообщений они представляются беспримерными и, может быть, ведущими в его творчестве. Спорно? Спорно. А что не спорно в этом «прекрасном и яростном мире»? Все, всегда, постоянно. Лишь сокровенный паровозный механик Пухов в период войны красноармейцев с белогвардейцами почти бесспорно не сомневался:

«Вот это дело, – думал он, – вот она, большевистская война, нечего тут яйца высиживать!»

С сильнейшей страстью и редким художественным мужеством изображены у Платонова самые непредвзятые и таинственные участники войны – дети. И в Гражданскую, и в Великую Отечественную – главную и самую трагическую части Второй мировой.

«Дети, должно быть, выспались днем, когда артиллерия на этом участке фронта работала мало, а ночью жили и играли нормально… Мальчик лет семи рыл совком землю, готовя маленькую могилу. Около него уже было небольшое кладбище – четыре креста из щепок стояли в изголовье могильных холмиков, а он рыл пятую могилу.

– Ты теперь большую рой! – приказала ему сестра. Она была постарше брата, лет девяти-десяти, и разумней его. – Я тебе говорю: большую нужно, братскую, у меня покойников много, народ помирает, а ты одна рабочая сила, ты не успеешь рыть…»

Наблюдаем ли и мы нечто похожее сегодня? Наблюдаем ли и мы эту игру детей в смерть?

Самые зоркие – наблюдают, но кто же интересуется тем, что получается в результате их безжалостных к самим себе человеческих усилий?

Об этом страшном «наблюдении» и ничтожно малой возможности что-либо как-либо изменить и говорят в один голос самые лучшие и сердечные люди нашего времени.

С великой силой тревожился об этом и Платонов как один из самых сердечных людей своего времени, способный в результате «страшных усилий души грубого художника постигнуть тонкость мира». Во всей его трагической биографии видны грозные отблески его страшного времени, когда в самом начале приходилось не только писать рассказы, но и сражаться за мелиорацию и бороться за внедрение новейшей машины в темную жизнь. А время, как известно, было революционное, и множество народу грубая и стихийная сила потянула из отечественного монархизма в светлый несбыточный коммунизм. Теперь мы знаем, что всеобщего коммунизма не получилось: один только военный для всех и изобильно-распределительный для избранных. А тогда громадные массы этого еще не знали. Они непрестанно верили, что сразу после братоубийственной Гражданской войны откроется для всех прямая, честная и светлая дорога к общему счастью. Для этого, правда, придется тяжко и постоянно работать и непрерывно погибать, чтобы на такую дорогу выйти. Это будет по-настоящему «железный путь» в полном соответствии с пролетарской идеологией журнала Культпросветотдела Юго-восточных железных дорог, в котором Платонов разместил свое признание:

«Мы… недаром выбрали свое название: „Железный путь“ не потому, что обслуживаем железный путь советских железных дорог. Нет. Мы потому еще „Железный путь“, что путь к социализму, путь к земному царству устлан терниями жестче железа. Мы – „Железный путь“ к счастью и свободе всего мира, всего человечества».

В эту тяжкую фантастическую работу и погрузился будущий гениальный писатель в 1918 году, в возрасте девятнадцати лет.

«Жизнь сразу превратила меня из ребенка во взрослого человека, лишая юности», – говорил он о себе. Не все сегодня полностью доверяют этим словам, правдиво допуская, что для художника важны все периоды всей его жизни, но как-то пропуская мимо себя чудовищное давление Времени на более чем чувствительную душу великого художника.

Лишенный юности, он все периоды своей взрослой жизни создавал такие произведения, которые при всеобщей любви к Сталину и повальному социализму невозможно было даже представить. Одним из самых страшных, поэтичных, печальных и ироничных оказался роман «Счастливая Москва», который Платонов писал карандашом на обрывках бумаги с 1932 по 1936 год, писал без всякой надежды его напечатать.

В этом романе главной героиней является молодая симпатичная женщина по имени Москва и по фамилии Честнова. Она училась в школе, считая себя полной сиротой, а затем выросла и стала фанатичной парашютисткой из-за народного увлечения Осоавиахимом: «Сама Москва летала, не ощущая в себе никакого особого напряжения или мужества, она лишь точно, как в детстве, считала, где “край”, т. е. конец, техники и начало катастрофы, и не доводила себя до “края”. Но “край” был гораздо дальше, чем думали, и Москва все время отодвигала его». Уволенная из парашютисток в связи с возгоранием в воздухе купола парашюта, она превращается в строительницу московского метрополитена и теряет на этом строительстве ногу. Став калекой и не добившись искомого счастья, Москва обзаводится деревянной ногой. Она ненасытна в физической любви и страшно в ней неразборчива. Отдаваясь в какой-то грязной общей квартире то одному, то другому, она как-то внутренне деревенеет, теряет остатки своей «наивной юности», полностью утрачивает веру в социализм и в итоге превращается в Бабу Ягу Костяную Ногу, как в русской сказке, а ее очередной любовник – в Кощея Бессмертного. Все остальные персонажи романа представляют собой «намеренное искажение» образа советского человека, каким его с успехом тиражировала официальная пропаганда. Кончается роман удивительной мыслью писателя: «Если бы все человечество лежало спящим, то по лицу его нельзя было бы узнать его настоящего характера и можно было бы обмануться».