Книга Патриарх Филарет. Тень за троном - Андрей Богданов

"Жалость" польского короля питалась надеждой принять Россию "под нашу королевскую руку" или, по меньшей мере, урвать от страны приличный кусок. Посему "миротворческая миссия" началась в конце 1609 г. с осады Смоленска, жители которого упорно не желали обрести мир и покой в чужеземном подданстве. Встретив упорное сопротивление, Сигизмунд не [88] уныл, уповая найти на просторах России немало желающих довольно продать свою страну. 12 ноября королевское посольство выехало из стана под Смоленском, формально на переговоры с московским правительством, а реально — со всеми, кто мог способствовать планам Сигизмунда.

Базой для действий посольства был избран Тушинский лагерь, где было довольно поляков и литовцев, чтобы обеспечить минимальную безопасность представителей короля. Последовавшие события дают ясное представление о положении Филарета Никитича как "наречённого" патриарха. С одной стороны, он не был пленником и входил в число главных политических фигур в Тушине. С другой стороны, подобно Лжедмитрию II и первейшим тушинским вождям, он был лишен возможности реализовать собственные планы и мог только определённым образом вести себя в обстановке, порожденной безумной игрой различных политических и социальных сил.

На начавшихся переговорах Лжедмитрий II вообще оказался вне игры. Он попытался с несколькими сотнями сторонников бежать, но был возвращен поляками и пребывал с этих пор под строгим надзором. Сигизмунд адресовал свои предложения прежде всего патриарху и затем боярам. Поскольку на соглашение его послов с Гермогеном рассчитывать не приходилось, главным действующим лицом с русской стороны участники переговоров признали "нареченного" патриарха Филарета.

В результате появился поразительный документ, о существовании которого историки предпочитают обыкновенно не вспоминать: "Ответ святейшего Филарета, патриарха Московского и всея Руси, и Московского господарства бояр, и думных людей, и дворян, и приказных, и всяких служилых и неслужилых розных станов людей" послам короля Сигизмунда (с. 52–54). Авторы "Ответа" признавали благом намерения короля и изъявляли согласие видеть его царём всея Руси: "На преславном Московском господарстве и на всех великих господарствах Российского царствия его королевское величество и его потомство милостивым господарем видети хотим!"

"Ответ" принимался отнюдь не келейно и вовсе не по доброй воле Филарета. На шумное "коло" (круг, по казацкому обычаю) пришли Филарет Никитич с духовенством, боярин Лжедмитрия донской атаман Иван Мартынович Заруцкий со своим буйным воинством, родич Романова по жене боярин и воевода Михаил Глебович Салтыков с московской знатью, дворянством и приказными людьми, касимовский хан со своими служилыми татарами и другие представители российской части Тушинского лагеря.

Понятно, что провести своё мнение какому-то одному лицу или группировке было затруднительно — властвовала толпа. Но в "Ответе" отразились интересные оговорки. Филарет с духовенством сумели ограничиться заявлением чрезвычайно неопределенным: "Слыша его королевского величества о святой нашей православной вере раденье, и о хрестиянском высвобоженье подвиг, и крови крестиянское унятье, Бога молим и челом бьём". О чем?! "Нареченный" патриарх умолчал.

Зато после заверения служилых людей в их желании быть верноподданными династии Ваза кому-то удалось ввести оговорку, превращающую "Ответ" в пустую бумажку: "Только того вскоре нам, духовного и светского стану людям, которые здесь в таборех, без совету его милости пана гетмана и всего рыцерства посполитого и без совету Московского господарства, и из городов всего Освящённого собору, и бояр, и думных, и всяких розных станов людей — постановите и утвердите немочно!"

Другими словами, Сигизмунда отослали к всероссийскому Земскому собору, без созыва коего почти все политические деятели того времени пытались обойтись и который, будучи все же собранным, избрал на престол юного Михаила Федоровича Романова. Требовался также совет "гетмана" — командующего польско-литовским войском в Тушине князя Романа Кирилловича Рожинского. По тот сам попал в сложнейшее положение.

Отправленные Рожинским, Зборовским и другими военачальниками к осаждённому Смоленску послы тщетно требовали от короля не "вступаться" в борьбу за московский престол и не лишать, таким образом, награды волонтёров, уже много сделавших для своего ставленника "царя Димитрия". Послов Сигизмунда гетман Рожинский пробовал даже не допустить в Тушинский лагерь. Но весть, что король готов платить наличными, взволновала рядовых авантюристов. К тому же и гетман Сапега выступил за то, чтобы сговориться с королём.

Рожинский, казалось, утратил влияние на события. Но русские и польские противники покорения Сигизмунду во главе с "нареченным патриархом" Филаретом сумели в этом всеобщем "замещении" объединиться. 29 декабря 1609 г. они приняли ещё один беспримерный документ: "Присягу" самим себе (с. 54–55). Лжедмитрий II, оказавшись в собственном лагере в роли заложника, бежал из Тушина в навозных санях. Оставшись без знамени, служилые люди всех чинов, "поговори" с Филаретом и Рожинским, постановили считать беглеца самозванцем и более никаким "царям Димитриям" больше не служить.

Одновременно они положили держаться друг за друга "и против Шуйского с братьею и его советников, и против всякого неприятеля стояти, и биться до смерти, и друг друг не подати" (т. е. не предать). Договорились вообще из московских бояр "на Московское господарство господарем никого не хотети". Этот пункт вряд ли пришёлся по нраву Филарету, но заявить о желании видеть на престоле своего сына в той опаснейшей обстановке было бы безумием. Вполне вероятно, что никаких планов на трон для сына у "нареченного патриарха" в это время вообще не было.

"Присяга", видимо, была временным компромиссом со сторонниками польской кандидатуры на престол. Лишь позже, в январе 1610 г., в Тушине появилась идея, надолго укоренившаяся в умах россиян: призвать на царство сына Сигизмунда III, юного королевича Владислава, которому лишь следующим летом исполнится 15 лет. 31 января посольство осиротевших тушинцев во главе с боярином М.Г. Салтыковым явилось в королевский лагерь под Смоленском с детально разработанными условиями призвания на московский престол Владислава (с. 58–69).

Участники русского посольства говорили от лица "Филарета патриарха", затем бояр и прочих чинов, "от патриарха и от всей земли". Историки, как правило, видят руку Филарета в многочисленных условиях охранения православия. По вера имела огромное значение не только для него. Даже прожженный политический делец Салтыков, по словам очевидцев, плакал, убеждая короля в необходимости свято хранить в России "греческую веру". С другой стороны, чисто политические статьи отнюдь не выходили из сферы интересов Филарета Никитича.

Тушинские послы указали полякам, что Смута не есть дело только русское: в ией участвуют "короны Польской и Великого княжества Литовского многие люди. По этой общей вине многая невинная кровь христианская бесчисленно и подобно рекам пролилася". Смысл призвания Владислава был сформулирован чётко. Речь шла не об объединении стран под одной короной и тем более не о восточных завоеваниях Речи Посполитой. Добиваясь мира и любви с соседями, говорили послы, мы хотим "коруне Польской и Великому княжеству Литовскому, также царству и великому господарству Московскому расширения и прибавления".