Книга Anamnesis vitae. Двадцать дней и вся жизнь - Татьяна Шарпарь

Ольга с гордостью приводила Наталью на спектакли, всегда усаживала на лучшие места. Машка была от Натальиной сестры в восторге. После того, как Ольга с ней познакомилась, она стала брать по две контрамарки на премьеры. На поклоне она всегда отыскивала глазами подружек и посылала им воздушный поцелуй. Сегодня вечер ее памяти.

Так, что-то вчера было под конец дня неприятное. Ах да, наркотики. Как могло случиться, что никто не догадался, куда они делись. Это же элементарно, Ватсон. Почему люди не видят того, что лежит у них под ногами? Допрашивали врачей, которые не имеют доступа к сейфу, сестер, которые сами за этот сейф отвечают, охранников на воротах, которые впервые услышали про то, что в каком-то сейфе хранятся наркотики, и никто не догадался подойти к…

– Вот ты где.

Наталья подняла голову и увидела Машку, торчащую из открытого на втором этаже окна.

– Машка, осторожно, выпадешь. – Не выпаду. – Выпадешь.

– А вот не выпаду! – Выпадешь!! – Нет!!!

– Девчонки, вы что орете? Спать хочется.

Анатолий прокричал это, высунув голову в форточку. Машка такой случай упустить, конечно, не могла.

– Как ваше драгоценное здоровье, Анатолий Дмитриевич? Как ваша костяная ноженька: шевелится ли?

– Шевелится, у меня все шевелится, Мария Викторовна.

Девчонки зашлись смехом. В их отделении шутить надо было осторожно, тщательно отбирая слова. Например, один раз их заведующий на очередной большой разборке, которую он устраивал для персонала примерно раз в год – клочья летели – грозно выдал следующее, имея в виду стерильность при обращении с венозными катетерами:

– Девочки, вы, когда за конец-то беретесь, руки мойте.

Сказал и сам испугался, потом смеялся вместе со всеми.

Так что Толино «шевеление» в отделении бы тоже пошло на ура. Они не были пошляками, просто специфика тяжелой работы была такова, что все научились радоваться, пусть даже незамысловатым шуточкам, смеяться по-доброму друг над другом, и находить в этом отдохновение для души. Иначе продержаться на такой работе было невозможно.

– Что вы смеетесь постоянно? – обиделся Анатолий.

– Ладно тебе, вылезай из своей берлоги, тут такое солнышко светит, сразу твою ногу вылечит. Какаяникакая, а физиотерапия.

Наталья посмотрела на брата и увидела, что он, задрав голову, внимательно смотрит на Машку.

Машка и в самом деле была хороша. Волосы в разные стороны, глаза блестят и щурятся от солнца, щеки румяные, стан изогнут на манер амфоры. Да уж! Есть на что посмотреть! Вот Толька и пялится. А Мария-то Викторовна на него и не взглянет. То плечиком поведет – это она умеет, то волосы рукой поправит. Не нравилось это все Наталье. То есть вот было бы здорово, если бы Толя Машку полюбил! Только полюбил, а не поиграл в любовь, а то ведь…

– Купаться кто-нибудь будет?

Из-за дома появился Саша в плавках с полотенцем на шее.

– Даже не вздумай! Холодно! – Танюша широко разводила руки, не давая ему пройти к бассейну.

Саша легко поднял жену, мимоходом поцеловал и поставил позади себя.

– Эх! О-го-го! Ура! – заорал он все сразу, прыгнув в воду.

Оттуда раздался визг, именно визг, потом урчание, а потом довольные похрюкивания. Видимо, вода основательно остыла за ночь.

Завтракали долго, с удовольствием. Вчерашний шашлык на поджаренном хлебе с зеленым лучком и укропчиком показался вкуснее, чем накануне.

– Это потому, что он выстоялся, – сказал Анатолий, ни на кого не глядя. – Мужчина тоже должен выстояться для женитьбы. Выгуляться, а потом выстояться.

– Как конь, – в тон ему подтвердила Машка.

– Вот что, Мария Викторовна, – задумчиво проговорил Анатолий, критически оглядывая ее фигуру, – какой вы носите размер?

– Размер чего? – спросила деловито Машка, пережевывая кусок шашлыка.

Толька почему-то смутился:

– Размер верхней одежды, ничего прочего я не предполагаю.

– Вы мне шубу изволите со своего плеча пожаловать, Анатолий Дмитриевич? – приняла эстафету Машка.

Наталья смотрела на них, открыв рот. Вот ведь какие театры на дому разыгрываются – Шекспиру не снилось!

– Я вам платье хочу купить на сегодняшний вечер в Большом театре, у меня билетик лишний есть.

Машка оскорбилась, поперхнулась, закашлялась, и между приступами кашля заорала:

– Я вам кто, содержанка? Я, между прочим, сама зарабатываю и одежды у меня полно на все случаи жизни, а платье я могу себе любое купить! А вы меня спросили, пойду я с вами на лишний билетик или не пойду? Что это, зря кралю свою отпустили, не с кем сегодня идти, а тут я подвернулась?

Толя молчал. Потом неожиданно легко встал, подошел к Машке, опустился перед ней на одно – здоровое, к счастью, колено, отчего нога в повязке вытянулась на манер удава в коме, и сказал задушевным голосом:

– Простите меня, Маша, я не подумал, что вы обидитесь. Прошу вас быть, – он выдержал эффектную паузу, во время которой все затаили дыхание, – моей спутницей на сегодняшний вечер и, возможно, если вы захотите, на последующие вечера тоже.

Легко встал, отряхнул колено, отошел от Машки, сел на свое место и с интересом стал ждать, что она ему ответит.

Машка откусила очередной кусочек шашлыка, запила его минералкой и сказала:

– Ладно.

Зрители в партере – Наталья, Саша и Танюшка – захлопали в ладоши. В это время со второго этажа раздался вопль:

– Мама, я утро проспала!

Это проснулась Полина, надо было бежать, целовать, вести умываться, выслушивать рассказы о том, что она видела во сне, высказывать свое мнение о чистоте щечек, еще и еще целовать. Как хорошо, что у нее есть дочка!

Алексей опаздывал на примерку спецодежды. Оказывается, на Мясницкой шла какая-то акция, об этом вчера трубили все средства массовой информации, а он не знал. Машину пришлось оставить на задворках, правда, под присмотром двух курсантиков милицейской школы, и теперь он пробирался сквозь толпу пешком, глядя на часы и досадуя на собственную непредусмотрительность. Мог поинтересоваться хотя бы в своем отделении, какие улицы будут сегодня перекрыты.

Иван Исаакович, любимый, известнейший московский милицейский портной, уже вышагивал в нетерпении перед манекеном, на котором красовался снежнобелый смокинг.

– Иван Исаакович, простите, опоздал.

– Не прощаю, вы – человек военный, опаздывать не должны. Но амнистирую по случаю вашей свадьбы.

Так, что ему наговорил Сухомлин? Как теперь выкручиваться?

Иван Исаакович хитренько поглядывал на растерянного Алексея:

– Будем сегодняшнее мероприятие считать репетицией. Барышня-то хоть хороша?