Книга Anamnesis vitae. Двадцать дней и вся жизнь - Татьяна Шарпарь

Когда погибли папа и Оля, она никак не могла понять, за что ей это. За что? Потом умерла мама. Инфаркт случился сразу, как только она услышала в «Новостях» про катастрофу самолета, на котором летела вся ее семья. Наталья тогда металась между похоронами и больницей. Полина была на попечении Анатолия. Потом мама умерла. Когда Наталья приехала с маминых похорон, братья ее не узнали – так она изменилась. Это были ужасные дни. Горя было столько, что, казалось, оно заполнило все пространство вокруг Натальи. Уже потом она поняла, что значит выражение «почернела от горя». На самом деле, она не чувствовала запахов, не видела красок, не ощущала вкуса еды. Был какой-то отрезок времени, когда она обвинила во всем Полину. Ведь все случилось именно потому, что Ольга уехала из Москвы рожать. Если бы она не была беременна, то жила бы себе в Москве или в Амстердаме, или в Неаполе, и не было бы этого самолета. Они с папой поехали бы поездом. Ехали бы себе, смотрели в окно на пролетающие мимо города и деревеньки, ели курицу, пили чай с сахаром и печеньем, спали, читали под стук колес, и все были бы живы. Потом она ужаснулась собственным мыслям, но прошло довольно много времени, когда она стала считать Полину дочкой. Месяцев в семь Полина начала активно выделять ее среди окружающих. То есть и до этого она улыбалась Наталье, тянулась к ней, но тянулась и к Машке, и к Саше. А тут вдруг начала капризничать, когда Наталья передавала ее няне. Однажды, когда каприз как-то особенно затянулся, Наталья вдруг поняла, что ей самой тяжело расставаться с дочкой. Она так и подумала – «с дочкой». Пришло пронзительное чувство родства, материнства. И сразу же появился страх за этого маленького человечка. Она стала постоянно звонить няне, чтобы удостовериться, что дома все в порядке. Она долго и вдумчиво выбирала детский сад. Надо было, чтобы он был непременно в тихом дворе – транспорт опасен, чтобы воспитатели были внимательны и добры – дети бывают так неосторожны, чтобы врач, отвечающий за здоровье детей, был квалифицированным – инфекций в детском коллективе хватает. Единственный человек, с которым Наталья не боялась оставить Полину, была Анна Дмитриевна. Это была женщина необыкновенной доброты. Она этой добротой светилась, делилась со всеми, кто оказывался в поле ее зрения. Полину она любила, как дочку или, по возрасту, как внучку. Полина ее тоже любила и с радостью оставалась, когда Наталья дежурила в клинике.

…Вышла ее однокурсница, господи, как же ее зовут, она тогда забыла, взяла Наталью за руку и увела в ординаторскую.

– ИТШ, – сказала после того, как усадила Наталью на продавленный диван.

– Не может быть.

– Да, ИТШ – инфекционно-токсический шок. Давление у нее шестьдесят на сорок. Сейчас будут много капать, если ночью будет хуже, подключат к аппарату.

Подключить к аппарату, значило начать искусственную вентиляцию легких. Значит, дело совсем плохо. Ведь еще утром было все нормально.

– Меня не пустят? – сделала еще одну попытку Наталья.

– Нет, поезжай домой. – Можно я тут посижу?

– Сиди, только по коридору особенно не маячь. Хотя… У тебя есть халат?

– Халат? – какая-то надежда забрезжила, будто от того, есть у нее халат или нет, зависела жизнь Полины.

– Есть, есть халат, вот он, – Наталья вытащила из сумки Ольгин халат.

– Тогда переодевайся, и пойдем в приемный покой, я тебя сейчас оформлю как будто вместе с ребенком.

Ночью Наталья на какое-то время забылась коротким, тяжелым сном. Ей приснилась Ольга, которая сидела рядом с Полиной и говорила ей, Наталье:

– Ты разве не видишь, что дочке холодно? Отдай ей мой халат, а себе другой купишь.

Наталья вскочила с кресла, в котором спала – да и спала ли? – и побежала бегом в реанимацию. Она встала у двери, не решаясь позвонить в звонок. Было три часа двенадцать минут. Она тихонько постучала. Странно, но ее услышали. Вышла медсестра с серым от усталости, измученным лицом, посмотрела на Наталью и сказала:

– Она сейчас спит, давление поднялось, дыхание спокойное, сердце работает лучше. Вы приходите утром, с врачом тогда поговорите. Он сейчас в другой корпус ушел, там какому-то ребенку плохо.

– Ей не холодно? Возьмите вот халат, накройте ее. Медсестра совершенно спокойно – видимо, ко всему привыкла – взяла халат, сказав только, что утром Наталья сможет его забрать, и унесла. Наталья все думала потом, куда она его дела: укрыла дочку или бросила где-нибудь на стул. В реанимацию много всякого передают.

Утром Наталья опять стояла около закрытой двери. Мимо нее проходили врачи, спешащие на смену, сестры, болтающие о своих делах, санитарки с тележками. Никто не выходил, чтобы рассказать о Полине. Наконец, к ней подошла девушка, по виду, сестричка, дала одноразовый халат, маску, шапочку и бахилы, и велела идти за ней. Реанимация была детская, но дети были старше года – гулливеры по сравнению с Натальиными лилипутами. Полина лежала в отдельной палате, вся увешанная проводами. Она не спала, но в лице было еще мало жизни. Глаза смотрели на Наталью безразлично.

– Она что, под седатацией? – спросила Наталья сопровождающую медсестру.

– Ой, я не знаю, я тут на практике. Вы зайдите в ординаторскую.

– А можно сюда врача пригласить? – Ой, я не знаю, я тут на практике. – Ну так спросите.

Практикантка вышла, а Наталья приоткрыла одеяло, которым была укрыта дочка. Под одеялом лежал Ольгин халат, надежно защищая маленькое тельце от боли и беды. Когда подошел врач, Наталья стояла на коленях перед кроватью и тихо плакала.

– Вы что, мамаша? Видите, ребенку лучше стало? Если будете здесь слезы лить, мы вас больше не пустим.

– Вы ее загружаете? – решила не поддаваться Наталья.

– Что значит, загружаете? – Она под седатацией? Он слегка оторопел. – Вы врач?

– Да, я анестезиолог-реаниматолог, работаю в реанимации новорожденных.

– Тогда другой разговор.

И врач толково изложил Наталье диагноз, план лечения и предполагаемый прогноз. Наталья мысленно выдохнула – малышка попала в руки профессионалов.

– Одна просьба, – сказала Наталья, уходя, – оставьте ей халат, которым она укрыта. Это наш талисман.

…Ольгин халат согревал и давал надежду. Стало тепло, спокойно. Как-то надо выдержать сегодняшний вечер, не заплакать, не поддаться общему настроению поминок. Надо держаться, тем более что рядом будет такой мужчина. Хотелось бы все-таки, узнать, в чем он будет. Если придет в темном костюме, сразу выделится из их команды. Ведь они решили, что не будут сегодня надевать траур. Толя даже скомандовал, в нарушение всего дресс-кода, что мужчины, то есть он и Саша, будут в белом, а женщины: Наталья, Полина и Танюша – в ярких вечерних платьях. Поэтому для Полины куплен розовый наряд, для Татьяны – яркокрасный, а для Натальи – синий.

Братья относились к Наталье как-то теплее, что ли, чем к Ольге. Может быть, потому что они хорошо знали ее, когда она была ребенком. А Ольга была всегда где-то в заоблачных далях оперного искусства, которое совсем не принадлежало народу, а было доступно только избранным.