Книга Прощай, цирк - Чон Унён

Официант принес вареную курицу и положил ее на тарелку, предварительно разделив тушку на части и удалив из нее все косточки. Глядя на маленькие кусочки мяса, я думал о брате. Наверно, он сейчас тоже, ловко орудуя ножницами, режет утиное мясо. Мне вспомнилось, как брат работал: аккуратно, стараясь не делать лишних разрезов.

Я чувствовал себя крайне неловко оттого, что нас обслуживали аж двое официантов, которые то приносили закуски, то резали мясо. Ёнок, вероятно, заметив мое состояние, отослала их и придвинула тарелки ближе ко мне.

— Эта курица отличается от домашней своим особым вкусом. Смотрите, вот здесь находится зародыш, еще не ставший полноценным яйцом. Когда я попросила посоветовать мне блюдо, подходящее, чтобы угостить дорогого гостя, то все указали на тхондальг. Как оно вам? Нравится?

— Да, вкусно.

— Слава богу. В это местечко часто приезжают ваши соотечественники. А по каким делам вы оказались в Яньцзи?

— Да так, по разным… — уклончиво ответил я.

На самом деле мне нечего было сказать.

— Хэхва заранее позвонила мне и попросила меня позаботиться о вас, когда вы приедете. Скажите, у нее все в порядке?

Ёнок, даже работая палочками, говорила не замолкая. Я же на все ее вопросы с трудом выдавливал из себя односложные ответы. Съев всю курицу, не притронувшись даже к жидкой каше из риса чальбсар[43], я вслед за Ёнок вышел из ресторана. Она вызвала такси и мы снова покатили на озеро Чхоннён.

— Вы еще не решили, где будете ночевать? Следуйте за мной.

И, не дожидаясь моей реакции, Ёнок уверенно зашагала вперед. Я спрятал руки в карманы и поплелся следом.

— Умойтесь и поднимайтесь наверх. Наши работники направят вас; ступайте в комнату, на которую они укажут.

Ёнок что-то долго объясняла кассирше, и в итоге та ненадолго отлучилась в раздевалку и вернулась с ключом. Отыскав комнату и отперев ее выданным мне ключом, я осторожно вошел внутрь. В помещении царила чистота, все было аккуратно прибрано. Приняв душ и взбодрившись, я вернулся в комнату. Тщательно выглаженные простыни сверкали белизной. Пока я сидел в нерешительности, возвратилась Ёнок, уже переодевшаяся в белый халат.

— К сожалению, помочь я вам могу совсем немногим. Но теперь, когда будете в Яньцзи, не тратьте зря деньги, а приходите сюда. Номера в гостиницах стоят очень дорого, не так ли?

Закончив говорить, Ёнок заставила меня лечь поверх одеяла. Я доверился ей, позволив делать все, что ей вздумается. Налив на мои ноги какую-то маслянистую жидкость, она начала с силой разминать мои мышцы большими пальцами. На подобный массаж я частенько ходил во время своих визитов в Яньцзи, однако в этот раз ощущения были другими. Всякий раз, что ее рука касалась моей кожи, мне становилось щекотно, а приятная прохлада волнами распространялась по всему телу.

Тут меня прошило насквозь осознанием: я понял, зачем моя невестка дала мне номер телефона Ёнок. От холода масла, ручейком бежавшего по позвоночнику, меня бросило в дрожь. Я выпрямился и сел на кровати.

— Вам неудобно? — забеспокоилась Ёнок. — Масло испачкает одежду.

Я схватил ее за руки. Мне показалось, что на ее лице промелькнуло выражение смущения, но она тут же опустила глаза. Ее ладони были маленькими и очень нежными. Я крепче взял ее за руки и потянул к себе… Больше образ девушки меня не тревожил.

Выпал первый снег. Снег в Яньцзи был мелким и будто сухим, его легко сдувал даже легкий ветерок. Мы с Санвоном, смеясь, бродили под падающим снегом по улицам города. Снежинки долго кружились в воздухе, пока вдруг разом не исчезли, оставив на дороге влажные следы. Санвон, словно его веселье растаяло вместе со снегом, перестал смеяться и, разведя руки в стороны, молча шел по дороге. Затем он, точно вспомнив о чем-то важном, быстро пожал мне руку и стремительно зашагал куда-то, не вынимая рук из карманов. И снова его сутулая фигура навевала мне мысли об одиночестве.

Когда увидел его таким, я, кажется, понял, почему тайгоны так отчаянно стремятся как можно скорее вернуться на корабль. Мне стало ясно, почему они, сойдя на берег, не находят себе места от тревоги и, точно изголодавшиеся по человеческому теплу, бегут либо к женщине, либо в бар, либо в массажный салон.

Беспредельно огромное море и плещущие за бортом волны давали тайгонам свободу. Корабль становился для них ветром, под порывами которого они летели, как снежинки. Только здесь они не чувствовали себя преступниками, выброшенными из семьи, неудачниками, потерявшими родину. Когда они плыли по морю, когда наблюдали, как отдаляется причал, они ощущали себя свободными, точно первые снежинки, несущиеся по ветру. Отсюда и отвращение к суше, и праздные шатания по городам — тайгоны вечно бежали.

Однако они не обретали ни свободы, ни покоя — ни на корабле, ни в женских объятьях. Они переживали полное освобождение лишь, когда перевозили груз — еще больше, еще опаснее, когда превышали ограничение веса, когда прятали запрещенные товары. Это напоминало зависимость от наркотика, кайф от которого рос, стоило лишь увеличить дозу или частоту приема. Ощущение свободы становилось тем острее, чем большему риску подвергал себя тайгон.

То, что, по данным таможенной службы, общий вес провозимого контрабандного товара вырос с тридцати тонн в год до ста, а оборот денег — со ста миллионов вон до миллиарда, тоже являлось результатом их деятельности. Кто знает, может быть, глядя на развешанные по всему терминалу плакаты с объявлениями о вознаграждениях за их поимку, они втайне мечтали о новых плакатах с куда более значительными цифрами.

В сумке Санвона тоже появлялись все более опасные грузы. Я подозревал что, помимо обычных товаров, он прятал в ней и другие вещи, запрещенные к провозу. Я понятия не имел, что конкретно лежало в тайниках его чемоданов, но видел, как застывало его лицо, когда он проходил таможенный КПП. Следуя его примеру, я снабдил свою сумку множеством потайных карманов и замков-молний и уже самостоятельно взялся провозить нелегальные грузы.

С приходом холодов волны с каждым днем бились все злее, а качка становилась все более жестокой, от нее было не спастись даже в каюте — я был обречен на бессонные ночи. Но в моменты, когда корабль бросало по волнам и безжалостно мотало из стороны в сторону, я начинал каждой своей клеткой ощущать, что нахожусь в море; меня не пугала перспектива разбить голову о стену или уткнуться головой в унитаз, я желал одного — чтобы корабль качало еще сильней.

Теперь надо мной господствовал не образ брата с девушкой, а мой корабль. Большую часть времени я проводил на нем, а когда сходил на берег, обыкновенно ехал к Ёнок. Она не требовала с меня денег или обещания купить дом, как делали любовницы других тайгонов, Когда я приезжал, она массировала мое уставшее тело, ловко работая своими маленькими ручками, и без умолку болтала обо всем на свете. Она рассказывала о днях, проведенных с Хэхвой, о прогулках на озеро Цзинбоху или Сяохэлун, о том, что в ее краю сносят дома из-за проекта по восстановлению какой-то древней постройки; ее разговорам не было конца. Пока я слушал ее болтовню, тошнота, мучившая меня на земле, незаметно отступала.