Книга Годы, как птицы. Записки спортивного репортера - Михаил Шлаен

Когда мы подъехали, уже застали несколько машин «скорой помощи» и солдат из ближайшей воинской части. Они помогали вытаскивать из искареженного ПАЗика людей. Лишь один из парашютистов чудом остался в живых – он сидел на самом заднем ряду в центре, зажатый с боков своими товарищами. Погибла девушка-переводчица на переднем сиденье справа от водителя, она не должна была ехать, но коллега, которая работала с чехословацкой делегацией, попросила подменить ее, ей срочно нужно было по каким-то делам остаться в Пернике.

Тела погибших транспортировали в военный госпиталь в Софии. Они настолько были изуродованы, что узнать, кто из них кто, было крайне сложно.

– Михаил, сможешь узнать, ты брал у них интервью и наверняка запомнил их лица? – Константин Петрович Жаров в упор, жестким взглядом впился в меня. – Наших тренеров отвлекать не станем, пусть продолжают готовиться, может, как-то отвлекутся от этого кошмара. Столько лет рядом с чехословацкими ребятами в одном небе… Друзья-соперники.

Я ответил не сразу, сверлила голову одна мысль, а настолько ли хорошо их запомнил, ответственность большая, но быстро отбросил ее, кивнул: «Попробую».

– Тогда поедем завтра вместе, вдвоем, больше никого брать не будем. Подъедет только чехословацкий военный атташе.

В другой раз, наверное, насладились бы живописной природой пока мчались по шоссе, петлявшему меж лесов и перелесков, полей с богатым урожаем овощей, фруктов, винограда, упиравшихся в подножье невысоких холмов. Может быть, даже остановились бы попробовать сухого вина или весьма доступный нам по цене в те годы коньяк «Плиска». Однако сейчас во всех смыслах было не до того. Солдат-водитель на УАЗике, который вез нас, не очень-то хорошо ориентировался в хитросплетениях улиц болгарской столицы, в которую мы въехали со стороны Витоши, долго плутал, зато из окна немного проследили за укладом города. Он жил своей обыденной жизнью, не ведая еще о жуткой трагедии на железной дороге.

В госпитале нас встретили его начальник и главный врач. Они повели нас в морг, у его дверей остановились, главрач достал из висевшего на стене шкафчика бутылку местной «Ракии» (очевидно, припасают для таких случаев, чтобы не упасть в обморок) и два стакана. Наполнил до краев, протянул нам. Я отказался пить. Переспросил – я снова прикрыл рот рукой. Жаров на сей раз немного пригубил.

– Тогда, братушки, вперед, – как-то обыденно, приземленно прозвучали эти слова в устах начальника госпиталя, которые раньше всегда вызывали бурные эмоции при одном упоминании о братушках.

Мы долго ходили мимо уложенных в ряд на каталках трупов чехословацких парашютистов, которых еще два дня назад в Кондофрее приветствовали как неоднократных чемпионов и рекордсменов мира, победителей других крупнейших соревнований, звезд парашютного спорта. Почти каждый из них имел за плечами, точнее за парашютным ранцем, не одну тысячу прыжков. И этим бесстрашным труженикам и покорителям неба суждено было погибнуть не в голубых просторах вселенной, а на земле. Судьба, как же ты порой бываешь несправедлива!

Начальник госпиталя и главный врач стояли в стороне и наблюдали, как мы с Жаровым стараемся определить личности погибших. Дежурный санитар сбрасывал простыню с их лиц – этот момент был особенно тяжелым. Мы не спешили, то и дело подолгу задерживались у коек, жарко спорили между собой. Ошибиться, перепутать было нельзя, каждому надо было воздать почести, каждого ведь надо было передать родным и близким для похорон.

– Константин Петрович, это точно Егличка, – настаивал я, – я дольше всех с ним разговаривал, он раз пятнадцать мировой рекордсмен, у него прыжков за шесть тысяч.

Провожали погибших чехословацких парашютистов на родину на аэродроме в Софии. Из Праги за ними прилетел спецборт с армейским руководством страны. Константин Петрович, я видел, едва сдерживал слезы, произнося слова памяти.

Через несколько дней после возвращения в Москву, Жаров позвонил мне: «Будет время – загляни, буду ждать». Мы молча, не чокаясь, как положено, выпили с ним по стопке «Ракии». Я заикнулся было о привычном для нас по такому случаю традиционном русском напитке, но Константин Петрович настоял: нет, только «Ракия».

Память не имеет права быть короткой

Короткое сообщение из Перми: Сергею Белову присвоено звание «Почетный гражданин Пермского края». Местная общественность предлагает у входа во Дворец спорта «Молот», на арене которого под руководством Сергея Александровича команда «Урал-грейт» добилась многих впечатляющих побед, установить мемориальную доску в память об этом кудеснике мяча, первом европейце, включенном во Всемирный баскетбольный зал славы.

Прочитал – и такое зло взяло. Черт побери, уральцы сыграли на опережение, а в Москве проморгали. А ведь лучшие-то годы Белова, принесшие ему всемирную известность, прошли в столице, в ЦСКА.

Да, одних уж нет, а те далече… Вот и из Запорожья горестное известие о кончине еще одного моего давнего знакомого Леонида Ивановича Жаботинского. Могучего добряка с хитринкой в глазах и мозгах. Не могу не воздать ему должное. Нет, я не был свидетелем его тактической олимпийской победы над Юрием Власовым в Токио. Но был свидетелем другой. Серьезная травма отлучила его на долгих четыре года от любимой штанги, никто не верил, что Жаботинский вернется. А он вернулся, да как – в словацком Тренчине установил новый мировой рекорд в рывке – 177 кг. Так и вижу Леонида Ивановича с поднятой над головой стальной громадиной и с застывшей на лице улыбкой: не верили – а я доказал! Он умер в своем родном Запорожье. Человек, который, как и великий Гоголь, принес одновременно славу и России, и Украине.

Когда уже было написано о Сергее Александровиче Белове (в ЦСКА все-таки о нем вспомнили, установили бюст на Аллее славы), друзья прислали мне на электронную почту стихи Петра Давыдова. Прочитал – и как же они созвучны написанному.

Незаметно исчезают друзья.Реже встречи и короче звонки.Изменить, наверно, это нельзя,Если вы уже другие внутри.

И никто не виноват – просто жаль,Что у всех такая разная жизнь.Наше прошлое, летящее вдаль,Превращается легко в миражи.

Да и времени практически нет.А ещё по вечерам мало сил.Шлёшь на праздники привычный привет,И не важно: кто писал, что спросил.

В разных странах или рядом сейчас,Мы с друзьями, но ничьей нет вины –Забывают постепенно про нас,Забываем про кого-то и мы.

Может это и нормально вполне?Может это происходит у всех?Кто-то вырвался вперед на коне!От другого отвернулся успех.

Но ведь нечего делить нам ужеКроме мыслей и простых новостей.И печально на любом рубежеВдруг остаться одному без друзей.

Всё, что было – это было не зря.Ради дружбы постарайся, пойми.Так обидно исчезают друзьяИ вернуть их невозможно… почти.

И еще это – Эдуарда Асадова.