Книга Годы, как птицы. Записки спортивного репортера - Михаил Шлаен

Помню, каким расстроенным Колесов выглядел на стрельбище в Афинах, когда в первый соревновательный день Любовь Галкина, будучи лидером, заключительным неудачным выстрелом упустила победу.

– Очень обидно, жаль, но не ругай Любаню, напиши, что она без «золота» из Греции не уедет.

Я написал – и прогноз сбылся.

Стопка «Ракии»

Чемпионы собираются не только по счастливому победному поводу. По траурному, к сожалению, тоже. Когда ушел из жизни Константин Петрович Жаров, один из руководителей армейского спорта на протяжении долгих лет и председатель бюро Спортивного комитета армий стран Варшавского договора (СКДА), проводить его в последний путь пришли многие известные атлеты. Жаров не был великим мастером, как они, но он был великим организатором и управленцем. И в масштабе всей страны – тоже. Таких профессионалов высокого полета как не хватает нам сейчас.

Уволившись в запас, Жаров мог спокойно отдыхать в кругу семьи с детьми и внуками и продолжать писать книги, которых у него и без того достаточно. Однако он окунулся в трудную и подчас неблагодарную работу руководителя Совета ветеранов спорта ЦСКА и нес эту вахту бессменно десять лет. Чтобы эти люди, прославившие нашу Родину, не были забыты, чтобы их помнили и на их примере воспитывали молодое поколение. Во многом благодаря его энергии и настойчивости Совет вышел на такой уровень, что московская и всероссийская организации ветеранов войны и тыла считали его своим боевым филиалом.

– Я знал Жарова с 1947 года, – вспоминал заслуженный тренер страны по боксу Виктор Заверюхин. – Мы занимались в ЦДКА на площади Коммуны, а кабинет Константина Петровича находился рядом с залом. Так вот, он не просто частенько заглядывал к нам на тренировки, а тщательно разбирал каждую из них с точки зрения методики. Эти уроки мастерства, масса полезных советов помогли в дальнейшем, когда я сам стал тренером-практиком. До сих пор перелистываю те наскоро сделанные записи. Пожалуй, лучшего спортивного методиста мне не довелось встречать.

Бывший коллега Константина Петровича Виктор Владимирович Марущак обратил внимание на другую сторону таланта Жарова.

– Это был руководитель с государственным мышлением, с высочайшим авторитетом как среди сослуживцев, так и на самых верхах, – рассказывает Виктор Владимирович. – Он выпестовал СКДА, сделал все, чтобы организация получила мировое звучание. Во всех странах Варшавского лагеря его лично принимали первые руководители государства.

Я бы, возможно, засомневался, если бы сам не был свидетелем такой встречи Жарова с Густавом Гусаком, тогда главным в Чехословакии партийцем, в его правительственной резиденции, в знаменитом пражском Градец Кралове. Застывший на высоком берегу Влтавы дворец для чехов и словаков он значил то же самое, что для нас Кремль. Они уединились в одном из его залов. В центре зала был накрыт стол, пышащий гастрономическим изобилием, однако оба к нему не притронулись, увлеченные беседой. Это был официальный прием по поводу окончания спартакиады СКДА. Залов было множество, однако народу хватило пяти-шести, чтобы испробовать все сорта знаменитого местного пива и чего еще покрепче, естественно, под хорошую закуску. Я же решил прогуляться по дворцу, рассматривая его убранство, редчайшие скульптуры и полотна художников, а из окна вид на Прагу, так что, из-за любопытства, оказался в зале, где что-то обсуждали Гусак и Жаров.

Константин Петрович был лично знаком и неоднократно встречался с Яношем Кадаром, Войцехом Ярузельским, Фиделем и Раулем Кастро, Ким Ир Сеном, да с кем только не встречался, чтобы оперативно решать сложнейшие вопросы. Человек, несомненно, обладал недюжинными дипломатическими способностями. Не всегда было просто состыковать представителей разных армий, выработать оптимальный общий взгляд на какие-то важные проблемы. Сложновато было с румынами. Жарову это удавалось, он умел ровно выстраивать отношения со всеми, снимать возникавшее напряжение. Готовый военный атташе.

Идеология тех лет не позволяла даже подумать о контактах СКДА с СИЗМом, Комитетом, объединявшим армейских атлетов остального мира, хотя предложения поучаствовать в совместных мероприятиях поступали регулярно. А ведь, случись стыковка, это, во-первых, пошло бы только на пользу отечественному военному спорту, что сейчас убедительно доказывается, а во-вторых, предполагаю, Жаров вполне мог стать одним из спортивных военачальников новой организации. Нашего офицера, волевого, сильного, крепкого профессионала, прекрасно знали на Западе.

В заключение собственные воспоминания. В шестидесятые годы Константин Петрович был на несколько лет откомандирован для усиления Союза спортивных обществ и организаций СССР (так тогда назывался нынешний Минспорта). К нему на Скатертный переулок и отправился я по заданию редакции. Ужасно волновался. Сама тема предстоящей беседы: методика организации физической подготовки в зависимости от воинской специальности была непростой, да и с человеком такого ранга до того не доводилось контактировать. Но уже через несколько минут разговора казалось, что мы знаем друг друга многие лета. Человек широкой и доброй русской души, открытый, простой в общении, несмотря на высокие посты, он умел расположить к себе каждого.

И еще одно воспоминание, на сей раз грустное. Нас с Константином Петровичем связал один трагический случай, а дело было на чемпионате дружественных армий по парашютному спорту в Болгарии. Мы жили в Пернике; аэродром Кондофрей, где проходили соревнования, находился примерно в получасе езды от этого города.

Стояла прекрасная теплая солнечная осень, слабый ветерок, райская погода для прыжков. Накануне они были на точность приземления и превратились в острое соперничество наших ребят и спортсменов из чехословацкой сборной. Что и говорить, большие мастера, практически что ни прыжок – так пяткой ботинка в самый центр небольшого круга. Я поражался – как это вообще можно, тютелька в тютельку, с высоты в два километра. Сейчас уж немного подзабыл, но, кажется, удачливее оказались наши конкуренты. Я напросился к ним в палатку, согласие последовало, более того, за затянувшимся разговором, сначала общим, а потом с каждым по отдельности, отведал вдоволь сосисок, как когда-то на той знаменитой выставке достижений братской страны в Парке имени Горького. Правда, для этого пришлось выстоять длиннющую очередь, начинавшуюся чуть ли не от центрального входа. Взятые интервью готовился перегнать в газету, хватило бы на несколько номеров.

Сегодня предстояло очередное соперничество, на сей раз в другом упражнении, воздушной акробатике. Ничто не предвещало беды. Я утром задержался с отправкой отчета, терпеливо дожидался в холле гостиницы звонка редакционной стенографистки Валентины Самбуровой; о мобильном телефоне и прочих атрибутах современной связи тогда даже в мечтах не было, приходилось порой ждать вызова по несколько часов, пока международная линия освободится. Жаров вызвался подождать меня.

Я уже начал диктовать, когда вдруг Константин Петрович ворвался в холл, весь раскрасневшийся.

– Михаил, заканчивай, надо срочно ехать. У нас ЧП.

Беда случилась с чехословацкой командой. Она решила прибыть на аэродром пораньше, и укатила туда первой, чуть ли не с рассветом, когда солнечные лучи еще не пронзили своим острием, не пробили густую ночную туманную пелену. Она по-прежнему висела в воздухе, плотно накрыв землю. По пути в Кондофрей надо было пересечь узкоколейку, ни светофоров, ни шлагбаума, видимо, считали, что поезда здесь ходят крайне редко, и нет смысла все это городить и тратить деньги. То ли водитель автобуса еще окончательно не проснулся, то ли в тумане не расслышал сигнал приближающегося состава, он въехал на переезд буквально перед носом тепловоза. Раскочегаренный на полную катушку поезд подхватил автобус и тащил его, наверное, метров сто, а то и больше, пока не затормозил и не смял в гармошку. Как назло, на этом участке железной дороги, по обе ее стороны стояли еще и бетонные столбы. От каждого удара автобус сплющивался еще больше.