Книга Сталин. Личная жизнь - Лилли Маркоу

Чем дольше продолжалась – жестокими, зачастую кровавыми методами – коллективизация, тем больше страна нуждалась в грандиозной индустриализации, которая позволила бы организовать производство сельскохозяйственных орудий, необходимых для кардинального преобразования конвульсирующего сельского хозяйства. Возникла срочная необходимость в огромном количестве сельскохозяйственных машин, заправочных станций, источников электричества, новых дорог и прочих элементов инфраструктуры. Закипели грандиозные сталинские стройки: «Днепрострой» (огромная гидроэлектростанция на реке Днепр), «Магнитка» (колыбель советской металлургии в городе Магнитогорске), «Кузнецкстрой» (металлургический комбинат в городе Кузнецке), машиностроительные и химические предприятия на Урале, завод сельскохозяйственных машин в Ростове-на-Дону, тракторные заводы в Челябинске, Сталинграде и Харькове, автомобильные заводы в Москве и Сормово. Строилось и много других гигантских промышленных предприятий. Считалось, что при помощи индустриализации будет создан «новый мир», в котором появится «новый человек», способный покончить с традиционной психологией и с многовековой отсталостью России.

Многих молодых людей тогда вдохновили на трудовые подвиги эти гигантские задачи, мечты о принципиально новой цивилизации, попытки превратить утопию в реальность. Быстро растущая промышленность положила конец безработице, существовавшей во время проведения «новой экономической политики». Все категории трудящихся находили себе работу на новых стройках. Открываемые повсеместно технические школы давали им возможность получить новую специальность. Появилась своего рода рабочая аристократия. Сформировалась и новая интеллигенция, вышедшая из простого народа и пышущая героизмом и энтузиазмом первопроходцев. Будучи весьма посредственной в своих ценностях и сферах интересов, она отдавала предпочтение технике. Это были предшественники современных нам технократов, строители примитивного и грубого социализма.

Сталин при этом стал бороться с уравниловкой, унаследованной от эпохи Октябрьской революции. Он ввел льготы и привилегии (хотя сам ими не пользовался) и создал целую систему материального и морального поощрения работников, чтобы стимулировать их проявлять свои природные способности и работать эффективно и с охотой.

В этот период Сталину стало казаться, что его жизни угрожает опасность. Он начал держаться настороженно. Кроме того, он стал переживать за безопасность близких людей и соратников. В нем проснулись рефлексы старого конспиратора, выработавшиеся у него еще в дореволюционный период. «Очень умно делаешь, что не разъезжаешь, это во всех отношениях рискованно», – написала Сталину 12 сентября 1930 года его жена, переживая за его безопасность. В ответе, написанном ей Сталиным 24 сентября 1930 года, чувствуется напряженность обстановки, в которой он жил: «Я пустил слух через Поскребышева о том, что смогу приехать лишь в конце октября. Авель, видимо, стал жертвой такого слуха. Не хотелось бы только, чтобы ты стала звонить об этом. О сроке моего приезда знают Татька, Молотов и, кажется, Серго». Одиннадцатого сентября 1931 года Сталин дал следующий ответ Кирову на его просьбу разрешить прилететь к нему, Сталину, из Ленинграда в Сочи на самолете: «Я не имею права и не хочу никому советовать летать самолетом. Очень тебя прошу, поезжай на поезде».

Его начали мучить опасения относительно того, что против него плетутся заговоры: они мерещились ему повсюду, и он твердо верил, что такие заговоры и в самом деле существуют. При подобном состоянии его психики и начались первые громкие «сталинские» судебные процессы.

В 1928 году ОГПУ заявило, что выявило организацию, ставившую себе целью подорвать угольную промышленность страны. Началось судебное разбирательство дела «вредителей», обвиненных в «экономической контрреволюции». На скамью подсудимых угодили пятьдесят три человека. Данное разбирательство получило название «Шахтинское дело». Обвиняемым вменялось в вину вредительство, обусловленное тем, что они якобы поддерживали тесные связи с бывшими владельцами шахты, удравшими за границу, и что те, в свою очередь, были связаны с западными капиталистами.

В 1930 году объявили, что выявлено существование целой партии, состоящей целиком из вредителей и называвшейся «Промышленная партия». Утверждалось, что ее члены, занимая высокие посты в промышленности и в планирующих органах, хотели сорвать выполнение пятилетнего плана по указке зарубежных деятелей, среди которых, в частности, был бывший президент Франции Раймон Пуанкаре. Сталин действительно верил в существование подобного заговора и даже в неотвратимость иностранной интервенции. Судя по содержанию длинного письма, написанного им от руки (с пометкой «лично в руки») и адресованного Менжинскому, возглавившему ОГПУ после смерти Дзержинского в 1926 году, он был глубоко убежден в реальности всего этого и предлагал положить этому конец в своей манере – при помощи насилия, пыток и признаний, полученных путем принуждения. «Вопрос об интервенции вообще, о сроке интервенции в особенности, представляет, как известно, для нас первостепенный интерес. Отсюда мои предложения. а) Сделать одним из самых важных узловых пунктов новых (будущих) показаний верхушки ТКП, “Промпартии” и особенно Рамзина вопрос об интервенции и сроке интервенции (1. Почему отложили интервенцию в 1930 г.? 2) Не потому ли, что Польша еще не готова? 3) Может быть, потому, что Румыния не готова? 4) Может быть, потому, что лимитрофы еще не сомкнулись с Польшей? 5) Почему отложили интервенцию на 1931 г.? 6) Почему “могут” отложить на 1932 г.? 7) И т. д. и т. п.). б) Привлечь к делу Ларичева и других членов “ЦК Промпартии” и допросить их строжайше о том же, дав им прочесть показания Рамзина. в) Строжайше допросить Громана, который, по показанию Рамзина, заявил как-то в “Объединенном центре”, что “интервенция отложена на 1932 г.”. г) Провести сквозь строй гг. Кондратьева, Юровского, Чаянова и т. д., хитро увиливающих от “тенденции к интервенции”, но являющихся (бесспорно!) интервенционистами, и строжайше допросить их о сроках интервенции (Кондратьев, Юровский и Чаянов должны знать об этом так же, как знает об этом Милюков, к которому они ездили на “беседу”). Если показания Рамзина получат подтверждение и конкретизацию в показаниях других обвиняемых (Громан, Ларичев, Кондратьев и K° и т. д.), то это будет серьезным успехом ОГПУ. Так как полученный таким образом материал мы сделаем в той или иной форме достоянием секций КИ и рабочих всех стран, поведем широчайшую кампанию против интервенционистов и добьемся того, что парализуем, подорвем попытки интервенции на ближайшие 1–2 года, что для нас немаловажно. Понятно? Привет! И. Сталин»[236].

В данном письме Сталина показаны общая схема всех разбирательств и механизм получения признаний, использовавшиеся на всем протяжении его пребывания у власти. Этот судебный процесс был фарсом (четырнадцать обвиняемых были приговорены к смертной казни, однако затем она была заменена на пожизненное заключение, причем некоторые позднее вообще вышли на свободу – в частности, Рамзин), однако он стал своего рода «предтечей» будущих многочисленных судебных процессов такого рода. Во время данного разбирательства, по мере того как в прессе отражались результаты судебных заседаний, многолюдные собрания рабочих требовали расстрелять «предателей».