Книга Тимошина проза - Олег Зайончковский

5

Это он, я почти уверен. Тот, о ком я внезапно подумал, вышел курить на балкон. Сейчас я ему задам: награжу геморроем, алкоголизмом, периодической шизофренией. Мелкий чиновник, кувшинное рыло: некреативен, аполитичен, лыс. Не читает даже в уборной. Самодостаточен, сидя в «паркетнике», но подумывает о подлинном внедорожнике.

Такими, как он, много погублено женских судеб. Без тумаков, без окриков, только одним удушением. Я уверен, что этот тип отнял молодость Анны Романовны. А годы ему помогли. И нет у него оправдания, и нет у нее утешения.

Сколько цветов завяло, не успевших раскрыться; сколько пало несозревших яблок. Осень подытоживает невеселый счет, а после его обнуляет.

́6

Зона вежливой отчужденности. На здешних дорожках не сходятся мужское начало с женским; вьются веревочки, а концы не связываются. Рыбка плещется в Москва-реке, да не ловится. Подружиться решительно не с кем, даже с собственной головой.

Отрезвляющая сила осени. Пора принимать решения или откладывать их еще на год. Надо смазывать сани или взбираться на печку.

Скоро Зеленая зона перестанет служить укрытием. Каково это, выбраться за ее пределы! Время в городе лимитировано. Переход через улицу: три-две-одна-ноль; секунды ценою в жизнь. Если спасся – шмыгнуть в метро. «Садитесь, пожалуйста!» – это я или мне уже? Всё меняется, всё в движении. Офисы переезжают со своими чайниками. «Здравствуйте, вы к нам по делу или просто так?» Не знаю, мне Анну Романовну.

Уж эти грезы воображения; с ними недолго шагнуть на красный. Нелегко держать концентрацию, делать вид, что везде по делу. Сохранять остроту ума. «Что вы думаете о проблемах ЛГБТ-сообщества?» Секунды ценою в имидж. Думаю, думаю, не могу закончить. Вы погасите свет и уйдете, а я еще буду думать.

Лучше спросите у Анны Романовны – быстрей вам никто не ответит. Она пусть и думает об ЛГБТ, а я буду думать о ней. Как органично в женщине сочетается игра маникюра с игрой ума. Как между пальчиками у нее танцует тоненькая сигаретка – танцует, а на пол не падает.

Тем не менее Анна Романовна ограничена в своем видении. Она обо всем имеет суждение, но только не обо мне. Правда, я тоже о ней не знал, пока пред моими глазами не рухнула пятиэтажка.

Романтическое незнакомство. Но и его, полагаю, настала пора расторгнуть – есть убедительная причина.

7

Девочка лет шести: трогательное дитя, упакованное с любовью. Тянет из носика козочку и отирает пальчик о мамин автомобиль. Сейчас ее повезут учиться играть на скрипке. Сыщется в ней дарование, нет ли, ничто от этого не изменится. Мир этой девочки не пошатнется, покуда стоит на любви. Тысячью нитей связан, склеен тысячью поцелуев ее мирок, и тот, кто захочет его разрушить, будет последний подлец. Мама греет машину; папа машет рукой с балкона. Надеюсь, эту идиллию что-нибудь заслонит со временем.

А жизнь тем не менее продолжается. Под опавшей листвою собаки находят озимую травку. В глубине курительной трубки теплится уголек – если еще пососать, можно вытянуть сколько-то дыма. Всё почему-либо несостоявшееся надо оставить прошлому. Плохи истории, что заканчиваются, так и не сочинившись. Время придумывать настоящее – правдоподобное, увлекательное, продолжительное.

Марина и море

1

Человек сам себе хозяин, в том числе, и особенно, женщина. Но иногда человеком овладевают желания неодолимой силы. Вдруг ему хочется чего-то сладкого, да так сильно, что образы суфле и муссов заслоняют в его глазах бланки рабочей документации. Или возникнет в душе порыв переменить прическу, а то и совсем перекраситься. Или взмечтается освежить свою личную жизнь: например, выбросить из квартиры старый диван вместе с мужем. Желания неодолимой силы, как правило, несовместимы со здравым смыслом; впрочем, самые несовместимые всё реже случаются с возрастом. К счастью, эти желания редко доходят до исполнения, а если доходят, то уже тогда, когда потеряют силу.

Да, человек сам себе хозяин, но, в сущности, потому только, что он ничей. Некому защитить его и направить; некому поддержать в желаниях или отвратить от них. Это особенно ощущает женщина. Окружающие, которых принято называть близкими, словно замерли в неизменных позах: муж на старом диване в позе равнодушного невмешательства, мама в позе страдания с рукой на лбу либо на пояснице, сын, отрада очей, в небрежно-просительной позе. Даже кошка теплом не поделится, а лишь принимает то тут то там типичные кошачьи позы.

Слаб человек, хотя и себе хозяин. Опоздав на работу, он врет, что застрял в какой-то необыкновенной пробке или что у него лопнула труба на кухне. На самом деле, конечно, человек проспал. Но это не значит, что нет в Москве пробок и трубы на кухнях не протекают. Есть и пробки, и разные гадкие неожиданности, и погода, вгоняющая в депрессию. И поэтому так мучительно по утрам вставать.

Когда на подобном фоне женщине вдруг захочется чего-то сладкого или сменить прическу, не стоит иронизировать.

2

В Москве проживает женщина Марина Викторовна. Работает в учреждении, где не шибко, но продвигается по карьерной лестнице. Потихоньку, конечно, делается элегантней возрастом, но кроме нее никто пока этого не замечает. Так называемым близким ее, вероятно, кажется, что она застыла в неизменной позе, но это не совсем так. Дважды в год у нее возникает желание неодолимой силы. Дважды в год, словно птица, Марина Викторовна стремится улететь на юг.

И как ее не понять. Если кожа у женщины сравнялась в тоне с московским бесцветным небом, если невмочь уже стало держать вахту в постылом офисе, то никакое даже посещение «Шоколадницы» не поднимет ей настроения. В воображении женщины возникают райские субтропические картины: море, блистающее под солнцем, пальмы в цвету и она сама в невозбранной естественной наготе. Эти образы посильнее, чем образы суфле и муссов. Никакие гробы-солярии не заменят ей живого солнца, и шорох тысяч автомобильных шин не заменит шума морского прибоя. Женщине нестерпимо думать, что пока она здесь, в Москве, бежит, словно белка, в колесе проблем, которое никуда не едет, – в это же самое время где-то некто, объятый негой, перекатывается на лежаке, пьет свежевыжатый сок гуавы или погружает тело в ласковые воды моря.

Эти приступы югомании у Марины Викторовны случаются поздней весной и в середине осени. Ее близкие к ним привыкли и принимают как неизбежное, но сами им не подвержены. Поездка на юг означает хлопоты, а у Марины Викторовны муж такой, что хлопоты терпеть не может, то есть может терпеть, но никогда не хочет в них принимать участие. Мама, наоборот, хлопоты очень любит и обычно стремится участвовать всегда во всем, но и она устраняется, если заходит речь о поездке к морю. Мама во всю свою жизнь ни в какую воду не заходила более чем по колено. Сын поехал бы, но не с Мариной Викторовной; поэтому он говорит, что ему нельзя ни в коем случае пропускать учебу.

Словом, никто из близких не хочет сопутствовать Марине Викторовне в поездке к морю, а впрочем, и не препятствует. Кто знает, возможно, у них даже имеются планы на время ее отсутствия. Муж созвонится с приятелем, с кем-то из ему подобных, нелюбимых Мариной Викторовной, организует встречу. Будут они бормотать о политике – два мешка на одном диване и бутылка водки на журнальном столике. Мама затеет уборку квартиры, генеральную, как сражение, но на второй уже комнате будет разбита радикулитом. Дни, оставшиеся до возвращения Марины Викторовны, она посвятит увлеченному самолечению. Сын, фанатик учебы, конечно, воспользуется безнадзорностью, но как – этого он, наверное, и сам не знает. Ведь его и обычное существование состоит в поиске развлечений и отращивании «хвостов». Есть у Марины Викторовны стойкое подозрение, что домашние совсем не прочь поскучать без нее какое-то время.