Книга Дочь седых белогорий - Владимир Топилин

Всё естественно и обычно для таёжных обитателей. За тысячи лет каждое существо приспособилось к любым условиям. Зверь встряхнет лохматой шубой, и водяная масса мгновенно слетит с взъерошенной шерсти. Встрепенётся птица, станет сухой. Пропитанные собственным жиром перья легко сбросят с себя ненужную влагу.

При такой погоде человеку хуже всего. Он не имеет на своем теле защиты. У него нет густых, тёплых перьев, как у птицы. В отличие от дикого зверя он не носит шерстяной шубы. Но у него есть нечто более важное, чем естественные средства защиты. Это ум. Человек понял, что можно сшить одежду, одомашнить животных и завести надежного друга с неповторимым именем – Огонь. Он нашёл способ, как перенести тяжёлую снежную зиму. Он в совершенстве научился добывать столько пищи, чтобы хватило для пропитания. И, наконец, благодаря тому же разуму стал изобретать себе оружие для охоты, предметы быта, что помогают ему выживать в борьбе за своё существование. Так что же для него какой-то дождь, когда надо двигаться вперёд?

Несмотря на непогоду, караван продолжает своё движение. Длинной цепью, издали напоминающей огромную гадюку, привязанные друг к другу короткими поводами, размеренно петляют между деревьями завьюченные олени. Путаясь под ногами учагов, исчезая в тайге и опять появляясь на глаза, бегут собаки. Всё как всегда. Впереди каравана на своем учаге теперь едет Ченка. Между четвёртым и пятым оленем накрепко привязан к плоским бокам тальниковый дюгувун – носилки. На них лежит Дмитрий. Загбой едет последним. Он выполняет роль смотрителя.

Прошло три ночи с тех пор, как безжалостный огонь съел чум, «покусал» купца, камень придавил ноги Загбою. Трое суток тяжёлого перехода, от рассвета до заката, днями напролёт, без остановок и привалов, с короткими ночевками у гилиуна[21].

Люди и животные устали. В бесконечном движении проголодались олени, при первой возможности, на ходу хватают молодые листики прибрежного тальника и свежую поросль таёжных трав. Но этого недостаточно. Основная пища – лавикта. Но здесь, в глубокой долине, в пойме реки питательный ягель не растёт, и голод изматывает силы оленей.

Дмитрий устал от боли. Обгоревшее лицо почернело, потрескалось, любое случайное прикосновение веток, кустарников о поражённое место доставляет ему страдания. Неудачный шаг оленя передаётся мощным взрывом нервной системы. Но за прошедшее время ему стало намного легче. Благодаря бережному уходу Ченки спала опухоль, исчезла температура. А главное: сегодня утром он увидел своими глазами прежний мир.

Дмитрию удалось приоткрыть обгоревшие веки пальцами, и краски нового дня ворвались в его сознание. Это значит, что потерянное зрение вновь возвращается. Поэтому у него хорошее настроение. Он не стонет, как это было вчера, крутит головой и даже ласково улыбается Ченке. Однако сидеть в седле, верхом на олене, ещё не может. Слишком свежи кроваво-мясные раны на ногах. Единственное положение, в котором он может находиться, – лежа на животе, на носилках, которые везут два крепких рогатых учага.

У Загбоя дела несколько лучше. Хотя он и не может самостоятельно передвигаться, но всё же сидит в седле оленя, едет без посторонней помощи. На ногах арамусы – ноговица, длинная меховая обувь на всю ногу, внутри которых мягкая хаикта[22]. «Ноги в тепле – и душе спокойно. Муравьи, однако, боль заберут», – негромко говорит он одну из своих любимых пословиц, хлопая рукой по обуви. А о том, что его ноги выздоравливают, говорит широкая улыбка, иногда покрывающая его спокойное лицо.

Хуже всех Ченке. «Идущему впереди всегда достаются первые коряги и кочки». Так гласит пословица кочевников. На голову девушки льются потоки воды, падающие с мокрых лап деревьев. Выискивая дорогу идущему каравану, ей приходится останавливать оленя, иногда спешиваться, осматривать препятствие, переводить аргиш в поводу через ручьи, речки, прорубать пальмой в густых тальниковых зарослях очередной проход для каравана. Что из того, что отец едет сзади и подсказывает дорогу?

Вся грубая мужская работа проводника легла на её хрупкие плечики. Руки девушки немеют от взмахов секиры, большие переходы, недосыпание и забота о ближних валят ее с ног. В глазах порхают бабочки. Земля дрожит и подпрыгивает от шагов оленя. Ветви деревьев больно хлещут по лицу. Она чувствует, как от монотонных покачивающихся движений медленно, незаметно засыпает. Вот опять, проснулась от громкого голоса отца. Её олень стоит, упёршись пантами в неприступную скалу. Повод в руках натянут жилами и направляет верховое животное точно на препятствие, хотя его можно обойти стороной.

– Эко, доська! Уснула, не витишь тароги? – кричит сзади Загбой.

Ченка вздрогнула, посмотрела вокруг – действительно, перед ней преграда. Повернула повод направо, погнала оленя вверх, в гору. Сзади ходко потянулся весь караван.

Она плохо слышит команды отца, не разбирает дороги. Олень идет сам. Ветки бьют, а злые прутья жестоко царапают кожу. Промокшая лёгкая меховая парка холодит тело. Хорошо, что разгорячённая спина учага согревает снизу жаркой печкой, и от этого на её душе становится немного легче и спокойнее. Ее глаза слипаются.

– Мод-мод-мод! – старается она приободрить своего хора. Однако эти слова предназначены большей частью для себя: они бодрят и на краткое время придают сил.

На невысоком пригорке наткнулись на большую звериную тропу. Многочисленные следы лосей, в том числе и свежие, подсказали, что тропа проходная, служит таёжным гигантам для перехода из малоснежных зимних районов к болотистым летним пастбищам.

Загбой прекрасно знает о таких тропах. Хорошо выбитые в земле, они точно ведут в нужном направлении, заблаговременно обходят завалы, препятствия и тянутся порой на многие километры.

Ченка обрадованно остановилась у взбитой копытами канавы, посмотрела на отца. Загбой почти равнодушно махнул рукой налево:

– Поворачивай на юг.

Ехать по звериной тропе во много раз легче, чем по глухой тайге. Выбитая острыми копытами дорога как никогда отлично подходит для вьючного оленя. Теперь какое-то расстояние можно будет ехать спокойно, не опасаясь завалов и природных ловушек. Сохатый знает, где и как ходить. Довериться его инстинкту – значит сократить расстояние, сохранить силы, выиграть время.

Не стоит думать, что зверь в тайге – это только зверь. В своём незнании человек оценивает жителей тайги только лишь с поверхностной стороны и не видит глубины, не может осознать, что скрывается под лохматой шкурой, чем живёт душа (да, именно душа!) и плоть любого коренного обитателя тайги, начиная от серой мышки до могучего сохатого.

Даже опытный охотник не знает и не может предсказать миграционные пути соболя. Он не может объяснить, почему белка заблаговременно чувствует бескормицу и приносит только то количество бельчат, что смогут прожить в тот или иной год. Находясь от своей берлоги за сотни километров, медведь идёт на лежку так точно – «как по шнуру» – и выходит на порог своего зимнего жилища, как будто он видел лаз с первого шага, из-за далёких перевалов.