Книга Карта Талсы - Бенджамин Литал

Это означало, что им более шестидесяти лет.

И уже с тех пор, за мою короткую жизнь, Талса стала старше. Деревья обосабливались и росли. Я заметил, что некоторые из тех, что помоложе, посаженные, чтобы облагородить новые торговые центры, со времен, когда я был школьником, взметнули листву в небо, другие наклонились к земле, встав на мостик, другие же как будто держали свою крону на вытянутых руках. Живую изгородь постигла иная судьба – она одичала и раздалась.

Я и так уже отстал от Ким, а теперь еще замедлился, чтобы поглазеть на четырехэтажное офисное здание, мимо которого мы с мамой проезжали каждое утро в восьмидесятых, когда оно еще только росло – я тогда даже не представлял себе, что можно вот так просто возвести строение. Я думал, что все нужное у нас уже есть, вот и все. Например, мне казалось, что у дома с башенками, который, словно стражник, охранял собственный угол, есть своя история и, как я мечтал, военное назначение. Я во многом заблуждался. В клинике, где делали МРТ, были круглые окна, я думал, что это и есть МРТ, эти трубы для пыток. На скошенной крыше «Сан салон» было не просто тонированное стекло, а солнечные панели. А торговый центр «Тюдор коттаджис» с деревянно-кирпичным фасадом оказывался каким-то образом таким же старым, как сама Англия.

Да и сейчас я знал не больше. Меня расстраивало, что у меня не было серьезных взрослых отношений с городом. Вообще-то, я хотел бы быть всеведущим. Но кое-где я бывал – и, увидев с дороги районную библиотеку, я вспомнил стоявший там запах плесени. Воспоминания о других местах были более ситуативными – жутко значимый многоуровневый парк Вудворд, где нам с несколькими друзьями приходилось пробираться через лабиринт розовых кустов. Но особых приключений в моей жизни не было. Я рос в замкнутости своего двора. А куда надо меня перевозили на машине.

Я вспомнил, как меня в раннем детстве водили к врачу – кабинет моего педиатра располагался на двенадцатом этаже того самого медицинского комплекса, в который мы сейчас направлялись, – я минут по пять стоял у огромного окна, пытаясь сориентироваться. Я видел реку и несколько знакомых высоток с офисами, море деревьев, но домов разглядеть не мог: они, естественно, никуда не девались, просто стояли под деревьями, но я тогда этого не знал. Я, разумеется, узнал располагавшийся совсем рядом модный торговый центр, по бокам которого торчали наросты красных телефонных будок, похожих на английские; но за ним тянулось поле, а за ним – еще одно, и я думал, бывал ли кто раньше на этом поле, знал ли кто о его существовании, отмечено ли оно на каких-нибудь картах. А на самом деле это было футбольное поле школы «Кашиа Холл», прекрасно всем известное.

И я совершенно не понимал, с какой стороны мой дом. В городе машин, когда сам не умеешь водить и когда тебя возят, пристегнув ремнем безопасности, ориентироваться мало у кого получается. Это как глубокая тишина с перекосом, как источник беспокойства, как нечто, что ты все пытаешься нащупать, но никак не можешь ухватить.

Мы с Ким ехали вверх на лифте – казалось, что мне все это снится, как будто бы в кабинете моего врача из детства должна состояться встреча выпускников. Разумеется, педиатрии там уже не было, отделы в больнице поменялись местами – но чисто физически пространство осталось тем же самым: та же планировка, те же окна. Ким позвонил какой-то парень по имени Рэндал, а я встал вроде как у того же самого окна: вот река Арканзас протекает под мостами Тридцать первой улицы, потом Сорок первой, потом Шестьдесят первой, а потом уходит в сторону, так что, только прижавшись щекой к стеклу, я могу проследовать за ней до Сто первой. Потом я сделал шаг назад и принялся рассматривать разбросанные то здесь, то там офисные высотки, торчавшие из деревьев. Я попытался вспомнить, как они называются, на каких перекрестках стоят. Мне нравилось расставлять ориентиры на невидимой схеме улиц, разложенной, словно сеть, на земле под раскачивающимися на ветру деревьями.

Ким прикрыла трубку рукой и улыбнулась.

– Иди первый. Он тебе обрадуется.

Джеми лежал в палате без окон, смотрел телевизор – тот крепился к потолку, а Джеми сидел на кровати с пультом наготове. Он посмотрел на меня, потом перевел взгляд обратно на экран, собираясь переключить канал, но передумал. Джеми снова повернулся ко мне, пытаясь понять, что мне нужно.

И тут он меня узнал.

Мне надо было бы подготовиться, что сказать. Но все, что я мог – это просто предстать перед ним, чтобы он меня увидел.

Джеми разволновался и поспешил преподнести себя, оторвав дальнюю от меня часть задницы от матраса и протянув мне руку.

– Как дела? – Взгляд у него был прямой, хотя он поглядывал на колени, словно искал что-то.

– Угадай, кто меня сюда привел. Ким Уил, – таковы были мои первые слова. Словно этой маленькой иронией я мог компенсировать большую.

Мы начали с того, кто как жил. Я заметил у него обручальное кольцо – Ким велела мне обратить на это внимание. Джеми с женой хотели переехать в Нью-Йорк или в Нью-Джерси.

– Мы с Мелиссой попробуем устроиться там учителями, – сообщил он.

Я вздохнул.

– А я… – и нахмурился, – я подумываю о том, не вернуться ли сюда.

Джеми эта мысль понравилась. Он готов был полностью поддерживать Талсу. Рассказал, что тут на ближайшее время намечено серьезное обновление центра. Тут есть и лофты, и квартиры.

– Прямо как в большом городе, – с улыбкой сказал он. – Ты вернешься домой, я поеду в Нью-Йорк. Обратная утечка мозгов.

С женой Джеми познакомился на съезде любителей комиксов. Она училась на медсестру в Оклахомском государственном университете, а когда вернулась, стала работать воспитательницей в садике. А ему еще предстояло защитить диплом в области компьютерных наук, после чего Джеми собирался преподавать в старших классах. Я сказал, что мои родители, которые тоже были учителями, вышли на пенсию и переехали в солнечный Галвестон.

– В их жизни Талсы теперь как будто и не было, – пошутил я.

Джеми сухо фыркнул.

Я продолжил сетовать на переезд родителей.

– У них что, и друзей тут не было?

– Они все, наверное, в Феникс уехали.

Мы с Джеми шли на сближение.

– Мне надо бы поехать учиться в Германию по обмену, – сказал я. – Они там со всеми друзьями контакт поддерживают, даже с начальной школы – навсегда. Сидишь ты такой в баре, и тут твой приятель получает эсэмэс и сообщает тебе: «Это Георг из деревни. Он сейчас подойдет».

Джеми кивнул головой, как мудрец.

Я не унимался.

– А в Америке, наоборот, положено исчезать с концами – ну, если определенного успеха достиг, понимаешь. Как, например, Элайджа. То есть если тебе выпала честь произносить прощальную речь на выпускном, это все равно что смерть – ведь, по сути дела, ты встаешь, говоришь, а потом пропадаешь в каком-нибудь далеком университете. Суть всех социальных структур, в которых мы взрослеем, сводится к тому, что мы крепко дружим в течение ограниченного периода времени, а потом разрываем эти отношения. Старшие классы школы, потом колледж. Еще летние лагеря. Фу. Так что и мои родители успешно отработали и переехали.