Книга Карта Талсы - Бенджамин Литал

Ким рассказала, как они с Эдриен подружились. Оказалось, что они вместе ходили на йогу, до того, как она перебралась на запад.

– А я, кажется, говорил ей что-то о тебе. Мы вспоминали «Франклина». Я сказал что-то о тебе, и на Эдриен это произвело впечатление. Она вся посерьезнела.

Ким вытаращила глаза, пытаясь изобразить холодный и богоподобный взгляд Эдриен.

Я кивнул, чтобы ее подбодрить.

– Йога, наверное, ей легко давалась, – предположил я. Мне показалось, что это Ким как-то разозлило, так что я добавил: – Эдриен превосходно умела концентрироваться.

– Рассказывай, – ответила Ким.

Я уставился на нее.

У нее глаза засверкали.

– Ну, видишь ли, я не знаю, как вы с ней общались, но она могла целый день медитировать.

Ким все улыбалась.

– Она говорила, что ты преподавал ей историю искусств.

Я резко махнул рукой.

– Ничего я ей не преподавал.

– Мы все время пили смузи, – сказала Ким, – после йоги. Нам всегда хотелось есть – у нас вся группа была сплошные мамочки. Вообще меня эта ситуация забавляла, я постоянно думала, что вот, Эдриен Букер, такая таинственная девчонка, бросила школу. Ну, о ней всякие сплетни ходили, понимаешь. И вот мы с ней сидим в кафешке «Сэлад Эллей». Да она еще и с тобой встречалась.

Я устал. Ночью почти не спал. Утром я держался на адреналине, к Эдриен с самого утра начали стекаться посетители, пожелать ей успехов, а я был уже в коридоре и принимал их, как хозяин. Стараясь не замечать до боли яркие обеззараживающие лампы.

– Она говорила, что ты уже сто лет как не выходил на связь.

– Так и сказала?

Ким нарочно сделала голос помягче.

– Почему ты не приезжал?

Я на миг растерялся, в голове поплыло.

– Не знаю. – Я положил ногу на ногу. – Ну, то есть, есть же определенные правила? По прошествии какого-то времени общаться уже не пытаются.

Ким с силой хлопнула по пластиковому диванчику.

– Я после этого еду к Джеми Ливингстону.

– Да?

– Джим, и тебе надо бы. Вы же дружили, так?

– Ну, мы ездили с ним в одном автобусе. – Мне казалось, что это уже из другой жизни. Я думал, что он и сам, скорее всего, не нуждается в подобной инициативе с моей стороны.

Но Ким дружила всегда и со всеми, такая девчонка, которую любят все. По сравнению с ней я со своей сдержанностью казался почти злобным.

– Тебе следовало бы на какое-то время выйти из больницы, – сказала она. С этим я был согласен.

Наконец, к этой кучке сонной и настроенной несколько скептически молодежи вышел нейрохирург, отыскал отца пациентки и сообщил ему, что операция прошла гладко. Эдриен «была молодцом». Еще несколько часов к ней никого не пустят, так что мы с Ким поднялись и направились к выходу. Но Ким не собиралась уходить по-английски, так что я, как нетерпеливый муж, стоял и ждал, когда она со всеми попрощается.

Мы сели в разные машины. Так в Талсе было принято: целый конвой едет в степь. Я поравнялся с Ким: «Давай поедем не по шоссе, а по Йельскому». Я жил раньше недалеко от этого проспекта. Имя свое он получил еще во времена грязных грунтовок и латунных перил, когда Талсу только закладывали, выбирая в качестве поощрения, я так понимаю, названия посерьезнее. У нас был и Гарвардский проспект. Изначально эти дороги проходили через открытые прерии, но потом их поделили, украсив недорогими трехэтажными домами: районы были еще довольно просторными, и именно тут мы с Эдриен отыскали «Хобби Лобби», «Таргет» и другие громадные коробки с кондиционерами, в которых мы тем летом расслаблялись после обеда. Они стали нам домом. А в детстве мы с отцом после ужина всегда приезжали сюда на заправку. Мы никуда не спешили, поскольку были уже сыты, и наблюдали за вечерним потоком машин, стоя на прохладном гладком бетоне. Я вдыхал пары бензина, как морской воздух. А по субботам мы бегали по делам, в одно место, в другое, туда, сюда, выходили на улицу, раскаленную стоящим прямо над головой солнцем, потом заходили обратно, подкреплялись «Кока-колой» и спасались прохладой кондиционера. Я подставлял голову прямо под струю воздуха. Из обитого плюшем заднего сиденья торчала смазанная железяка, потому что они в нашем минивэне были складные, и я часто засовывал туда палец и нюхал смазку.

Я посигналил и показал Ким, что нужно остановиться в «КвикТрип», к которому мы как раз подъезжали, и купить чего-нибудь попить.

– Хочу «Биг-галп» или что-то вроде, – пояснил я, как только мы вышли на улицу.

– Когда ты приезжал сюда последний раз?

– После того лета и родители мои отсюда уехали.

Мы стояли на бордюре возле «КвикТрипа» с соломинками во рту, стыдливо слушая разговор какого-то небритого мужика в телефонной будке у нас за спиной. Он пытался занять у кого-то денег, кажется, у своей бывшей.

– Лидия говорит, что ты здорово помог.

Я задумался.

– Как думаешь, она чувствовала себя покинутой, когда Эдриен переехала?

– Ну. Лидия… – Ким отвела взгляд в сторону. – Она однажды пригласила нас обеих в ресторан на обед, перед тем как Эдриен уехала. Я тогда с ней и познакомилась. Но я считаю, что для Эдриен это был прощальный ужин. И она решила взять меня с собой.

После операции Лидия без церемоний ушла, она спешила на собрание – собиралась купить какую-то геотермальную энергетическую компанию в Техасе. Во время операции она с одним из своих адвокатов, Гилбертом Ли, обсуждала стратегию переговоров в свободном конференц-зале больницы. С самого раннего утра она разрешила мне какое-то время посидеть с ними. На меня их беседа произвела впечатление, особенно ясность мыслей этого адвоката – а также их увлеченность и заинтересованность в отстаивании собственных интересов в такую рань. Бодрствующая часть моего мозга занялась вопросом, сможет ли Оклахома стать лидером в области геотермальной энергетики. Было бы хорошо.

С Йельского проспекта мы с Ким свернули на Двадцать первую – по ней мама возила меня в начальную школу. Я учился в школе получше, чем моя районная, и сейчас мы с Ким повторяли маршрут, которым мы с мамой ежедневно ездили в эту более богатую часть города. Тогда я не задумывался о денежном аспекте, я считал, что те районы просто старше: деревья там выше, и дома более рельефные – мне было совершенно очевидно, что оба эти явления вызваны одной общей причиной: возрастом, из-за него крыши становятся более острыми, трубы завязываются узлами, появляются наросты мансард и балконов, чугунное литье становится шишковатым – деревья же тянутся ввысь, старая поросль расширяет свои владения и тоже подрастает. В том возрасте мне еще не доводилось бывать в двухэтажном доме. В начальных классах нас возили на школьные экскурсии, и на меня большое впечатление производили рассказы о том, что самые старые дома были построены аж в двадцатых годах.