Книга Гуд бай, Берлин! - Вольфганг Херрндорф

– В экстренных случаях так можно, – объяснила она и опять хихикнула.

– А вы, значит, катались на той машине, так?

– Путешествовали. Отпуск, все дела, – ответил Чик.

– А машину вы украли?

– Вообще-то, мы ее одолжили, – сказал Чик. – Но если вам так удобней – украли. Хотя, клянусь, мы собирались поставить ее на место.

BMW летел вперед. Женщина промолчала. Да и что она могла сказать? Мы угнали машину, а она бросила огнетушитель Чику на ногу. Мне в зеркало было не очень хорошо видно, как менялось выражение ее лица. Если оно, конечно, менялось. Никакой истерики, по крайней мере, не было.

Обогнав два грузовика, она заговорила снова:

– То есть вы угонщики…

– Ну, если вы так считаете… – уклончиво протянул Чик.

– Да, я так считаю.

– А вы кто?

– Это машина моего мужа.

– Нет, я имею в виду – чем вы по жизни занимаетесь? И знаете ли вы, где тут больница?

– Больница в пяти километрах. А по профессии я речевой терапевт.

– А что лечат речевые терапевты? – поинтересовался Чик. – Речь?

– Я учу людей говорить.

– Младенцев что ли?

– Нет. Ну, с детьми я тоже работаю, но чаще со взрослыми.

– Вы учите говорить взрослых людей? Неграмотных что ли? – У Чика лицо перекосилось от боли, но он пытался полностью сконцентрироваться на том, что говорила женщина. Наверно, в основном он старался отвлечься от боли в ноге, но и тема сама по себе ему тоже была интересна.

Пока эти двое трепались там впереди, я все время оглядывался назад и, наверное, слышал не весь их разговор. Возможно, я еще был в шоке, но кое-что все-таки слышал.

– Я занимаюсь постановкой голоса, – говорила женщина. – Занимаюсь с певцами, с людьми, которым приходится много говорить на публике, и с теми, кто, например, шепелявит. Большинство людей говорит неправильно, и ты тоже.

– Но понимать-то вы меня понимаете?

– Я о голосе. Дело в том, что голос должен быть сильным. Вот у тебя голос идет отсюда, – она показала куда-то себе на шею. Начав разговаривать с Чиком, она слегка сбавила скорость, наверно, сама того не замечая. Теперь мы ехали всего-то сто восемьдесят. Я постучал Чика по плечу, но он был полностью погружен в беседу.

– Я ртом разговариваю, если что…

– А в основном голоса у людей совсем не сильные. Это потому, что хороший, сильный звук идет вот отсюда, из центра. Вот у тебя звук идет вот отсюда, а должен – вот отсюда, – произнося это последнее «отсюда» она раза стукнула себя под грудью, так что получилось «отсу‑у-да».

– Вот отсу‑у-да? – Чик тоже стукнул себя пару раз под грудью.

– Это как спортом заниматься: все тело должно быть задействовано. Диафрагма, пресс, таз – все должно работать. Две трети идет из диафрагмы, и только треть из легких.

Сто шестьдесят километров в час. Если так и дальше пойдет, они со своей речевой терапией вообще остановятся посреди дороги.

– Сейчас главное – быстро добраться до больницы, – напомнил я.

– Да ладно, – отозвался Чик. – Болит уже меньше.

Я закрыл лицо руками.

– Если говорить вот отсюда, – продолжала женщина, – получится только хрип. Если воздух идет из горла, слышишь: ух, ух! А нужно, чтоб воздух шел отсюда. – Она открыла рот, так что он стал похож на букву «О» и подняла обеими руками с живота какое-то невидимое сокровище, естественно, бросив при этом руль. Чик схватил баранку.

– Вот отсюда, – сказала женщина и закричала: – УУУ!

Я здорово испугался. Чик смотрел на нее с мучительным восхищением. Я еще раз попытался сделать ему знак, но он не понял, или не заметил, или душевное состояние этой дамы было заразно. Стрелка спидометра подползла к ста сорока. Полиции пока было не видно.

– УУХ! УХ! УУ! – заухала женщина.

– Ух! Ух! – заухал Чик.

– Да, уже лучше. УУУУАААААХ!

– Уууаааах!

Так продолжалось, пока мы не доехали до больницы. Клянусь.

Мы пронеслись по съезду с автобана, дважды резко повернули вправо, и через две минуты уже стояли перед огромным белым зданием, выросшим в чистом поле. Полиции – ни следа.

– Отличная клиника, между прочим, – сказала женщина.

– У меня нет страховки, – признался Чик.

На мгновение тень ужаса пронеслась по лицу нашей спутницы. Но она тут же перегнулась через Чика и решительно открыла ему дверцу.

– Не волнуйся. Я тебе повредила ногу, я и заплачу. Ну, или моя страховая компания. Как-нибудь уладим. Смелее.

39

В регистратуре было довольно людно. Был воскресный вечер, и в очереди перед нами сидели человек двадцать. Прямо у регистраторской стойки стоял мужик в тертых джинсах и блевал в мусорное ведро. Ведро он держал одной рукой, а второй – протягивал страховку регистраторше.

– Подождите снаружи, – обратилась к нам медсестра.

Мы с Чиком уселись на пластиковые стулья. Посидев с нами немного, наша речетерапевтша пошла покупать напитки и шоколадки в автомате, и именно в это время нас позвали. Чик не мог ступить на ногу. Так что мне пришлось зайти одному и объяснить ситуацию.

– Как его зовут?

– Андрей. – Я произнес на французский лад: – Андре Лангин.

– Адрес?

– Берлин, Вальдштрассе, 15.

– Страховка?

– «Дедека».

– Может, «Дебека»?

– Да, точно.

Андре хвастался своей страховкой, когда у нас был медосмотр. Разглагольствовал о том, как круто быть застрахованным в частной фирме. Дебил. Хотя, конечно, теперь я был несказанно этому рад. Но голос у меня чуток дрожал. Надо было, что ли, тоже заранее упражнения для голоса поделать.

В основном я волновался потому, что не знал, какие еще вопросы мне будут задавать. Я до этого никогда сам не регистрировался в клинике.

– Дата рождения?

– 13 июля 1996 года. – Я понятия не имел, когда у Андре день рождения. Но понадеялся, что они сразу не полезут проверять.

– Что с ним случилось?

– На ногу упал огнетушитель. Ну и, может, еще что-то с головой. Кровь идет. Вот та дама, – я указал на речетерапевтшу, которая как раз шла по коридору с полными руками шоколадных батончиков, – может все подтвердить.

– Ты мне зубы-то не заговаривай, – сказала медсестра, которая все время внимательно следила за мужиком с мусорным ведром и была готова вскочить в любую секунду. За ту минуту, что мы с ней беседовали, она дважды уже вставала с таким видом, будто собиралась подойти к нему и задушить, но тут же садилась на место.