Книга Темный век. Трактирщик - Александр Воронков

Дверь Костековых, разумеется, была заперта. Пришлось довольно долго ждать, пока в ответ на стук за ней не раздались шаги и женский голос не поинтересовался, кого привёл Господь.

— Мне нужно видеть пани Костекову!

— А зачем я вам занадобилась?

— Хочу поговорить по важному делу!

Дверь открылась. На меня смотрели внимательные серые глаза под закрывающим весь лоб платком, туго обвёрнутым вокруг головы. Тонкое лицо женщины лет тридцати-тридцати пяти со впалыми щеками, невысокая фигура в длинном домотканом платье почти до пола с аккуратным фартуком, окрашенном луковой шелухой, деревянные подошвы башмаков. В опущенной руке — длинное шило, явно прихваченное "на всякий пожарный": мало ли, кто и зачем стучится в дом, от хозяина которого уж несколько лет нет вестей?..

— Добрый день, уважаемая пани! Меня зовут мастер Белов. Макс Белов из Штальбурга. Могу ли я войти в дом?

— Входите уж, коли пришли. Так это вы тот чужеземец, с которым мой Зденек третьего дня по городу таскался?

— Я и есть. А что, не похоже?

— Так чего надобно-то от нас, пан Белов? — Хозяйка явно решила поскорее отделаться от посетителя.

— Э, пани Костекова, у нас в сказках говорится: "сперва гостя накорми, напои, а потом и спрашивай". Дело у меня важное, и негоже у порога о нём говорить…

— Ну что ж, коли так, то нех пан проходит…

Женщина, сделав приглашающий жест, развернулась и направилась вглубь помещения, мимо кучек разложенной по полу трёпаной конопли к стоящему под настенным распятием большому ярко раскрашенному сундуку, окружённому пятью чурбаками, которые, как я уже понял, в большинстве чешских жилищ заменяли стулья. Попутно она прихватила с настенной полки блюдо с квашеной капустой и два больших ломтя хлеба. Всё это небогатое, прямо скажем, угощение, заняло место на плоской крышке сундука. Перекрестившись по-католически, я последовал за нею. Усевшись на чурбак, решил не тянуть кота за хвост, и приступил к делу:

— Прежде всего, уважаемая пани Костекова, хотелось бы узнать Ваше имя…

— Житкой нарекли. А на что то пану?

— Таковы обычаи вежливости у меня на родине. Но вернёмся к делу. От Зденка я узнал, что после того, как пана Яна, мужа Вашего, забрали в армию, доходы семьи уменьшились. Так ли?

— Так, пан, так. Как свели поганы Янека, нех черхмант поберёт тот хашар, так не стало життя навовсе. Янек мой, извольте видеть, был тесарж справный, у самого пана Пазоура в подмастерьях ходил, але ж сам Пазоур хотел дозволить ему на мастера испытание проходить, да не успел… С той поры вовсе тяжко жить: и в мясоед капусту с репою едим, а уж в пост — и вовсе тюрей да болтушкой пробиваемся…

Похоже, возможность выговориться у бедной женщины выпадает нечасто: то-то её так прорвало в ответ на нотки участия в моём голосе…

— Понимаю, уважаемая пани, понимаю… Без мужчины с постоянным заработком в семье жить трудно. Тем более, когда двоих детей нужно на ноги поставить. Знакомая ситуация, скажу я Вам.

Я в вашем городе человек новый, приезжий. Однако так поворачивается, что придётся мне здесь задержаться, ибо такова договорённость с его преосвященством отцом Григорием. Думаю вступить в цех Святого Лаврентия и открыть небольшое заведение, куда бы люди приходили посидеть, покушать да пива выпить в славной компании.

— Доброе дело. Але ж ко мне почто пан пришёл?

— Да потому, уважаемая Житка, что хочешь — не хочешь, а жить человеку где-то нужно. Вот я и хочу снять для себя нижний этаж вашего дома — с ценой не обижу, что-что, а убоина в мясоед всегда будет! А кроме платы за жильё, ежели дела на лад пойдут, то и работа в моём трактире найдётся: Зденек парень толковый, а мне без ученика, как без рук: дело наше не простое, расторопность требуется. Если пойдёт он ко мне, то обещаю учить ремеслу как полагается, не стану годами на посылках "подай-принеси" держать. Голодным не останется, да и монеты в дом приносить начнёт…

— Ой, что-то пан Макс больно сладко поёт, але он славик-птяк, а не пржибыл с краю свету? Всякий норовит обмануть бедняков…

— Незачем мне обманывать. Вы тут издавна живёте, а я — чужак. Если что не так, то власти здешние за вас вступятся, верно я говорю? Вот то-то и оно. Чтобы не было сомнений, хоть завтра мы можем пойти, составить договоры и о моём к вам заселении, и о том, что сына Вашего в ученики обязуюсь взять, как только открою свой трактир. И денег половину вперёд уплачу, чтобы не думали вы, что затаил хитрость… Думайте, пани Костекова, думайте! Второй раз предлагать не стану: добрый христианин, да с монетами, в городе приют всегда найдёт. А хороший мастер без куска хлеба не останется…

— То так, пан Макс: кто мастерство мае, тот и денарии мае. Але ж хозяин жила этого — мой Ян. Аще возвернётся жив с той клятой войны, что ему народ скажет? Чужой мужчина в его доме живёт…

— У меня дома говорят: "на каждый роток не накинешь платок". Это верно, что сплетников немало. Но также ещё говорят, что не бывает дыма без огня. Если огня не жечь — то и дым не подымется. Не будет причины — и сплетя не пойдёт. За использование части вашего дома я намерен честно платить: думаю, о взаимоприемлемой сумме мы договоримся. А на верхнюю половину можно сделать отдельную лестницу и двери с запорами, если уж так необходимо…

Пауза затянулась. Пальцы Житки Костековой бессознательно перебирали края передника, брови под линией платка то сходились в раздумье к переносице, то поднимались "домиком", губы слегка подрагивали… Я не торопил с решением, не спеша мелкими щепотками отправляя в рот прядки капусты.

Наконец, приняв решение, женщина тряхнула головой и со стеснительной улыбкой произнесла:

— Ладно, нех так и будет, пан Макс! Только ж заране уговоримся, сколько за жило платить будешь, да на сколько лет Зденека в учение берёшь, да цену ученичества назови. Але ж коли ты, пан Макс, со стороны жену приведёшь — то и ступай себе со Господом в ином месте жить. До моей Даши уж скоро сваты пожаловать смогут, коль кто из хлопцев высмотрит, так что чужая женщина мне тут не нужна.

— Откровенно говоря, пани Житка, я пока что жениться не собираюсь, так что насчёт моей предполагаемой супруги можете не переживать. Что касается срока ученичества Зденка и платы за него, то, как я уже узнал, согласно правилам городского братства, оно обойдётся в четыре денария при четырёхлетнем сроке ученья, или в два с половиной при пяти годах. Если же парень поступит в ученье на шесть лет — то за это платить и вовсе не придётся. Кормёжка, само собой, за мой счёт, да ещё плащ на зиму, двое штанов на весь срок ученичества, да туника-котта. Жить будет в помещении трактира. Годятся ли вам такие условия?

— Условия славные, пан мастер, славные, что и говорить! За пять-шесть лет мой Зденко вовсе добрым хлопцем станет, в подмастерья пойти сможет. Але ж ты, пан Макс, не сказал, сколько за жило платить будешь?

— Так сперва вашу цену скажите, пани Костекова!