Книга Темный век. Трактирщик - Александр Воронков

— если кто из братства плохо приготовит кушанье или сварит пиво по причине неправильно выбранных продуктов или по незнанию секрета его приготовления, а от того приключится смерть посетителя, то охраняющий цех старшина и присяжные должны увидеть, рассмотреть и испробовать испорченную пищу или пиво. Если старшина скажет, согласно своей клятве, что кушанье испорчено мастером, оный должен возместить по усмотрению старейшин цеха виру за смерть семье покойного, и должны его оштрафовать в пользу князя на пятнадцать денариев всякий раз, как он будет уличен; присяжные получают из этих денег четыре денария с четвертью для братства, для помощи бедным цеха и вдовам мастеров. Если же доказано будет, что кушанье или пиво отравлено зельем по умышлению мастера или его подмастерья, то виновный повинен предстать перед судом и принять установленную за убийство кару. В случае, ежели злоумышленником окажется ученик, то помимо установленного наказания на его семейство будут наложены вира за смерть, да вышеуказанный штраф, да компенсация мастеру за потерю ученика в сумме, равной плате за обучение за то время, которое преступник не успел доучиться;

— если подмастерья этого цеха провинятся в этом цехе своей работой или делами и их мастер пожалуется старшине и присяжным, охраняющим цех, то они заплатят штраф по указанию этих старшин за убытки их мастеру в размере однодневного заработка и штраф старшине и присяжным, охраняющим цех, для помощи бедным их братства. Подмастерье не может требовать другой заработной платы, кроме как справедливой оплаты, которая установлена издавна.

— никто из мастеров не должен укрывать у себя вора, подсыла, убийцу или развратника, который содержит любовницу;

— работу трактира следует начинать строго по удару колокола с утра и заканчивать одновременно по удару вечернего колокола;

— мастеру разрешается пользоваться своей посудой и предметами своего домашнего обихода;

— если же для трактира требуются некие продукты, а они имеются в богоспасаемом граде Жатец, то мастеру запрещается приобретать такие же в других местах, даже будь они лучшего качества;

— мастер, который приобретает приспособление, ускоряющее приготовление пищи, имеет право хранить секрет изобретения в тайне от других и пользоваться им единолично;

— если кто-либо из братства Святого Лаврентия охромеет, ослепнет или состарится, придет вследствие этого в бедность и не сможет зарабатывать на пропитание, он имеет право получать из братской казны по восемь оболов в день, пока Господь дарует ему жизнь;

— при кончине брата, который при жизни похвально и честно вел себя, занимаясь ремеслом содержателя трактира, корчмы или пивной варницы, казна братства дает из своих средств пять фунтов воску на свечи и жертвует денарий Церкви на погребение и на поминовение души усопшего.

Таковы основные правила нашего братства, уважаемый господин Белов. Кроме того, существует ещё ряд обычаев и тайные установления, о которых Вы сможете узнать, только став полноправным членом цеха.

… Пока старшина братства излагал этот перечень, на столе как-то незаметно появился глиняный кувшин ржаного пива объёмом примерно на полведра, глиняные же кружки, блестящие поливой и солидных размеров деревянное блюдо с полосками вяленого мяса. Один из младших учеников расторопно наполнил кружки, после чего Гонта сделал мне приглашающий жест и сам приник к посудине, обильно смачивая пересохшее от монолога горло.

— Ну что же, пан Гонта, эти правила не слишком отличаются от тех, которые действуют у меня на родине. Обещаю, что буду их придерживаться так же неукоснительно, как придерживался, будучи мастером штальбургского цеха кулинаров. Меня весьма заинтересовал раздел, в котором говориться о смерти посетителя по вине мастера или его учеников и подмастерьев: неужели подобные случаи происходили? У нас в Штальбурге такое невозможно: максимум, что может быть с клиентом — так это понос от обжорства. Водкой в наше время травятся гораздо чаще…

— Увы, господин Белов, пусть крайне редко, но такие прискорбные казусы ещё происходят в Богемии и в Чехии. Три года тому назад под Прагой корчемщик отравил своего постояльца — богатого купца, позарившись на его деньги. Глупец даже не подумал, что почти все крупные торговцы находятся под защитой монголов и имеют ханскую пайцзе. Виновный принял страшную кару, а его семейство угнали как ясырь. Часть имущества ушла в уплату виры и штрафов, остальное забрали каратели. В имперских же землях, по слухам, где у проезжих нет ханского покровительства, случаются по нескольку отравлений в год…

— Да уж… Эдак иной и в трактир-то зайти побоится…

— Коли так — пусть ходит голодный, терпит до дому, где супружница его и накормит, и напоит, и под бок к себе допустит. Наши посетители от нас никуда не денутся: ты, пан Макс, сам знаешь, что в трактир народ заходит не столько поесть, сколько на людей посмотреть да себя показать, новости послушать да сплетней поделиться…

— Это верно, пан Патрикей…

… Кружка за кружкой под душевную беседу двоих солидных людей потихоньку "уговорился" шестилитровый кувшин свежайшего ржаного пива. К концу разговора мастер Гонта уже воспринимал меня если не как своего собрата по цеху, то по крайней мере — как достойного мастера. Тем более, что я рассказал ему способ вяленья рыбки к пиву: представьте себе, местный народ, живя на речном берегу, не знал, что без таранки пиво пить — совершенно неправильно, пустой перевод хорошего продукта! Разумеется, слова на стол не поставишь и на вкус не попробуешь, поэтому я клятвенно пообещал, что, как только разберусь с помещением трактира, первым делом навялю ему рыбки в подарок. Старшина же подсказал, в какой из близлежащих деревень живёт мастер, построивший такую прекрасную, по нынешним тёмным временам, печь в обители у монахов-бенедиктинцев и даже обещал отпустить партию пива на первую неделю работы будущего трактира в долг.

Одним словом, разошлись мы вполне довольные друг другом.

* * *

Выйдя из пивоварни гостеприимного цехового старшины и взглянув на солнце, чтобы примерно определить время — аккумулятор старенького мобильника уже давно выдохся напрочь, — я понял, что если хочу уже сегодня договориться насчёт постоянной крыши над головой, то пора поторапливаться, иначе возвращаться в случае неуспеха в монастырь придётся уже в сумерках, если не в полной темноте. Такой вариант, учитывая практически полное отсутствие уличного освещения — факела у ворот замка и у патрулей стражи, понятно, не в счёт — меня категорически не устраивал. Да уж, за славной беседою время летит, а в ожидании — ползёт улиткой…

Поблукав в "джунглях" средневековых улочек и закоулков и в конце концов всё-таки спустившись к реке, я довольно быстро нашёл Ковальскую улицу, в самом начале которой, если идти от пристаней, и стоял дом кузнеца Яна Липова, часть которого принадлежала семейству Костековых. Дверь жилища выходила прямо на проезжую часть улицы — впрочем, тротуаров, похоже, в богоспасаемом Жатеце в принципе не существовало, — причём в отличие от большинства здешних дверей висела не на деревянных шипах или кожаных петлях, а на солидно кованых железных. Дверная ручка, хотя и деревянная, была относительно невелика по сравнению с другими. Вообще на домах этой улицы имелось большее количество железных и медных атрибутов, чем на всех остальных зданиях города. Оно и понятно: основная масса здешних жителей принадлежала к цеховому братству кузнецов. Позвякивая и поскрипывая, на ветру качались связки подков, медные тазы наподобие того, что таскал вместо шлема дон Кихот из Ламанчи, овечьи ножницы с пол-руки длиной, кольчужный капюшон, стамеска… Запах дыма и окалины пропитал глухо звенящий от ударов металла о металл воздух Ковальской улицы.