Книга Вертикаль жизни. Книга 1. Победители и побежденные - Семен Малков

— Вот видишь, все на место стало, — удовлетворенно заключил Генка. — Теперь ты этой рукой пока не очень шевели. Тогда скорее, пройдет! — Отвечая на вопрос, пояснил: — Я на сборах самый сильный. Во всех видах подготовки. Меня даже отпустили домой на три дня. В виде поощрения!

— А когда в армию пойдешь? — поинтересовался Тёма. — Разве тебе уже восемнадцать?

— Должны были призвать будущей весной, но сейчас берут раньше, — ответил Генка. — Прямо со сборов могут отправить в казарму. Хотя, похоже, сейчас перестали спешить.

— Это как же? — не понял Тёма. — Ведь дела на фронте — хуже некуда. Немцы прут все дальше! По-твоему, мы их нарочно заманиваем?

— Как знать? Вполне может быть. Как когда-то французов, — беззаботно ответил Генка. — Только точно: Сталин фрицам готовит хорошую баню! — сообщил с видом заговорщика. — Открою тебе, что сказал нам на сборах командир. Хотя на фронте немцев еще не остановили, здесь, на Урале, и в Сибири готовят новые армии, которые двинут в бой не сейчас, — многозначительно взглянул на Тёму, — а в самый решающий момент. Чтобы их разгромить и погнать на Запад!

Заметив, что тот все еще держится за плечо, Генка заботливо предложил:

— Давай я тебе помогу дойти до дому! А ты мне расскажешь про Москву. Очень хочется повидать столицу, — мечтательно признался он. — Может, пошлют нас туда на подмогу?

— Лучше завтра. Когда буду в форме, — ответил Тёма. — Ты ведь еще здесь побудешь?

— Ладно, заметано, — весело согласился Генка. — А я тебя свожу на пруд, там в полынье хранится бочка с солеными огурцами. Небось по нынешним временам дома пригодятся? Можешь мне не отвечать. Знаю, всем сейчас жрать нечего.

* * *

Новый год не улучшил настроения. Хотя враг был остановлен на подступах к Москве, кровопролитное сражение продолжалось. От Сергея Ильича было всего два письма, он сообщил, что здоров, но по горло загружен работой в своем полевом госпитале и никуда из него не может отлучиться. Правда, ему обещают в порядке повышения назначить начальником эвакогоспиталя, когда появится вакансия.

И все же по инициативе Лели они встречу Нового года отпраздновали. Тёма срубил в лесу небольшую кудрявую елочку и под руководством сестры вместе с дочкой Доры Семеновны Галей из цветной бумаги и картона сделали хлопушки, гирлянды и другие необходимые украшения. Соорудил даже подсветку из нескольких лампочек. Получилось неплохо.

Труднее было с угощением. Но помог добряк Егор Кузьмич, потихоньку вручивший Анне Михеевне щедрый подарок — пару селедок и, что вызвало особый восторг — тарелку с пирожками! Ну, и само собой, главным праздничным блюдом был винегрет, а горячительным напитком — разбавленный спирт. Новогодним сюрпризом стало жаркое: заехавший навестить Дору Семеновну сердечный друг привез кусок говядины.

Этот ее друг, коротенький лысый дядька, страдал одышкой и работал инженером в Омске на заводе, эвакуированном туда из Москвы. Как рассказала Галя позже, мать уже давно изменяет с ним отцу и не уходит только из-за нее. Она звала любовника матери «дядей Гошей» и тихо его ненавидела. По ее словам, коротышка был полным ничтожеством по сравнению с ее отцом, Лыковым.

За праздничным столом собралось довольно много народу.

Кроме шестерых обитателей комнаты и дяди Гоши, к ним присоединилась дружившая с Анной Михеевной молодая и красивая соседка Рита Петельникова. Она тоже жила в их доме с маленьким сыном и была важной персоной — женой известного ученого, лауреата Сталинской премии, работавшего на оборону в сверхсекретной области. Он день и ночь где-то трудился, а их отправил в безопасное место.

Рите было больше двадцати лет, но, миниатюрная и худенькая, она казалась намного моложе, и трудно было поверить, что у нее уже четырехлетний ребенок.

Забегая по вечерам к Анне Михеевне, обладавшей редким даром терпеливо и сочувственно выслушивать чужие горести, она изливала ей душу, жалуясь на то, как сильно тоскует по любимому мужу и как ей трудно одной. Рита была жгучей брюнеткой с томными черными глазами, и очень нравилась Тёме, хотя ему всегда больше нравились блондинки.

К полуночи все уже порядком развеселились, а после того, как прокричали «ура» в честь наступившего Нового года, завели патефон и устроили танцы. Единственный кавалер, дядя Гоша, был нарасхват. Он неплохо танцевал, и с ним перетанцевали все женщины, за исключением бабушки Веры, которая сразу отправилась спать. Тёма всю ночь танцевал с Галей, и она с ним кокетничала, тесно прижимаясь и сумев возбудить желание, хотя и не нравилась ему.

* * *

Во втором часу ночи Дора Семеновна решила отшить конкуренток и никому больше дядю Гошу не уступала. Анна Михеевна с Лелей последовали примеру бабушки. Не смирилась лишь Рита Петельникова, захмелевшая сильнее других, и жаждала продолжать танцы. В ней, видно, взыграл южный темперамент. Заметив, что Тёма хорошо танцует, она переключилась на юного кавалера. Галя стушевалась и ушла спать.

Свет погасили, и танцы продолжались в полумраке при слабом мерцании разноцветных елочных огней. Дора Семеновна с Гошей, очевидно ожидая, когда остальные уснут, продолжали топтаться под музыку, время от времени целуясь и шепча какие-то нежные слова. Выпитое и их неприкрытая любовная игра столь сильно возбудили Риту, что она все крепче прижимала к себе Тёму, а когда почувствовала, как мощно реагирует на нее его мужское достоинство, маленькую брюнетку охватила страстная дрожь.

— Пойдем проводишь меня домой, — горячо шепнула она ему на ухо. — Ты ведь хочешь этого?

Как раз кончилась пластинка, и она, взяв свою шубку, попрощалась:

— Спокойной ночи! Спасибо, было просто здорово! Мы с Тёмочкой немного пройдемся, подышим свежим воздухом.

Ночь была морозная, Тёма надел шапку и овчинный тулуп. Но гулять в планы Риты, понятно, не входило. Дойдя до своих дверей, она быстро увлекла его в сени, чутко прислушалась и, убедившись, что в комнате все спят, подвела к большому сундуку. Усевшись на него в шубе, Рита распахнула полы, проворно сняла рейтузы и, притянув к себе Тёму, нетерпеливо шепнула:

— Ну давай, миленький, побыстрей! Пока не проснулись.

Тёма и сам жаждал этого так сильно, что на его брюках могли отскочить пуговицы, но с непривычки не знал, как надо действовать. Видно, и Рита сообразила, что он совсем неопытен, потому что торопливо стала расстегивать ему ширинку, жарко нашептывая:

— Ах ты мой птенчик! Еще не умеешь? Ну, ничего, не робей! Ты ведь уже мужичок!

Приспустив брюки, она умело направила его в себя, и Тёма, крепко ухватив Риту под шубой за бедра, вошел в нее до упора, испытав райское наслаждение. Он продолжал равномерно двигаться. Острота ощущений все возрастала. Настолько, что он не чувствовал мороза, зло кусавшего его голое тело, прикрытое сзади лишь старенькой дохой. Достигнув верхней точки, он закусил губу, едва удержавшись от стона.

— Мальчик мой… хороший мой… мне надо еще, — прерывисто дыша, шептала Рита, закатив глаза от страстной муки, — ну… будь добренький… ты сможешь!