Книга Вертикаль жизни. Книга 1. Победители и побежденные - Семен Малков

Она перевела дыхание и добавила:

— Но молоденький лейтенантик, который там командовал, обещал сообщить обо мне в штаб и сдержал свое слово!

— Неужели оттуда прислали за тобой? — изумилась Анна Михеевна. — В такой суматохе вспомнили?

— Ну что ты, мама! Разве до меня, когда так наседали немцы? — помотала головой Леля. — Но все же пожалели и дали ответ на запрос, который сделал дядя Боря. Уже через неделю в нашу деревню вошли немцы.

— Значит, тебя вызволил Борис? — с волнением спросила Анна Михеевна. — Он что, приехал за тобой?

— Нет, сам не смог. Прислал нарочного на армейском «газике». Мы с ним еле выбрались — за околицей уже шел бой. Предлагали поехать с нами и Марье Егоровне, но она пожалела бросить свое хозяйство.

— Погоди! Ведь все это происходило почти месяц назад, — опомнилась Анна Михеевна. — Где же ты была все это время, почему не подавала о себе вестей?

— То, что с нами было потом, — тебе лучше расскажет дядя Боря. Думаю, что он тоже натерпелся страху, только виду не подавал. Он построил такие хорошие укрепления, что немцы их обошли, и мы оказались в окружении. Потому и не подавали вестей.

— Как же вам удалось выйти из окружения? — подал голос до того молчавший Тёма. — Ты что же, Лелечка, участвовала в прорыве?

— Что ты! Я бы умерла от страха, — честно призналась Леля. — Наши, что оборонялись в окружении, держались стойко. А освободил нас маршал Жуков. Говорят, как его назначили, здорово стали бить немцев! Теперь все верят, что отстоим Москву.

Еще Леля сообщила, что есть весточка и от Марка. Его мать и Маша решили никуда не уезжать, и она к ним заходила перед отъездом.

— Марик воюет в тылу врага. Их забросили на парашютах за линию фронта, и они там подрывают немцев, — с гордостью сообщила она. — Его даже представили к ордену. — И с робкой надеждой пояснила: — У них теперь партизанский отряд, и туда летают самолеты. Так сказал тот, с кем Марик передал письмо. В нем он пишет, что прибудет за новым заданием, и тогда мы обязательно свидимся!

По случаю благополучного возвращения Лели в их тесной комнате устроили небольшое семейное торжество. Разумеется, с участием Лыковых, с которыми успели сдружиться. По этому случаю сообща сварганили отличный винегрет и напекли оладьев. На столе даже появилось спиртное. Анне Михеевне начальник презентовал маленький пузыречек спирта, а соседка, Дора Семеновна, извлекла из чемодана бутылку портвейна. Так что праздник удался на славу!

* * *

Зима в Лутовиново наступила рано. Стало подмораживать, затем пошел снег и его навалило столько, что вся территория госпиталя утопала в сугробах. Военные сводки были неутешительными, а жилось и того хуже. Леля уже работала в госпитале медсестрой, но и двух рабочих карточек не хватало, чтобы прокормить семью.

Тёму постоянно мучил голод, но он молча терпел. Стойко держались Анна Михеевна и Леля, а вот бабушка Вера ослабела и постоянно жаловалась дочери.

— Неужели, Анечка, нельзя что-нибудь купить на базаре? Хотя бы картошки и масла? Ты могла бы продать что-нибудь из вещей или поменять их на продукты!

— А что, по-твоему, я могу продать, мама? — удрученно оправдывалась Анна Михеевна. — Твою теплую вязаную кофту, которую прислал из Китая Вадим? Ты же замерзнешь без нее! Мы не взяли с собой ничего лишнего. Нельзя было!

Тёма знал, что мать делает все возможное и невозможное, чтобы накормить их досыта, но ей это не удавалось. Анна Михеевна работала сверхурочно до поздней ночи, помогая бухгалтерше составлять документы и вести отчетность. За это получала дополнительную плату, но вся она уходила на зимнюю одежду: ватные телогрейки с брюками и валенки, без которых было не обойтись.

Мать откровенно любезничала с шеф-поваром, из-за чего злые языки сплетничали, будто у них отношения более тесные, чем простая человеческая симпатия. Она сама ходила с судками в столовую, и пузатый здоровяк Егор Кузьмич всегда подкладывал ей побольше гарнира, а иногда и лишнюю котлетку. Но еды все равно не хватало.

Тёма делал все, что мог, чтобы помочь матери. Когда потребовалось разгрузить баржу с капустой, вмерзшую в лед у их берега, и не хватило рабочих рук, он вызвался помочь, так как за работу обещали дать целый мешок капусты. Берег, на который пришлось таскать капусту, был очень высокий, труд — просто каторжный, и к концу все выбились из сил, а о Тёме и говорить нечего. Но свой мешок он получил и, хотя капуста оказалась подмороженной, она их неплохо зимой поддержала.

Крутой берег реки Белой доставлял также всем немало удовольствия: здорово было кататься на лыжах. Лыжи в госпитале остались еще от санатория, и ходить там по лесной лыжне рекомендовали выздоравливающим бойцам. Тёма полюбил съезжать с горок, еще бывая зимой в Лосинке. Правда таких высоких и крутых там не было, и вдобавок здесь крутой склон до самой реки порос лесом.

Смельчаки в нескольких местах проложили лыжню и по ней, сломя голову, вихрем летели вниз. Глядя на них, у Тёмы захватывало дух, но он все же набрался мужества и решил прокатиться с самой пологой. Низко пригнувшись и еле удержавшись на ногах, по ней пронесся, и лыжи вынесли его на лед реки. Тогда он осмелел и решился съехать с более крутой и высокой. И это едва не стоило ему жизни.

В этом месте лыжня шла круто вниз, а на берегу, у большой сосны, раздваивалась. Как потом выяснилось колея перед старой сосной была разбита, так как на повороте многие падали. Тёме следовало бы осмотреться или посоветоваться с лыжниками. Но он об этом не подумал, и лихо помчался вниз, с упоением ощущая, как в ушах свистит ветер. В конце спуска скорость была максимальной и его так тряхануло, что он не удержался на ногах и, чтобы не врезаться в дерево, каким-то чудом сумел отвернуть — и упал в сугроб, ломая ветки кустов.

Тёму выручило то, что он вовремя выпустил из рук палки, и глубокий снег самортизировал удар. Но все же он подвернул левую руку и беспомощно барахтался в сугробе, не в силах подняться и постанывая от боли.

Над ним склонился подъехавший лыжник.

— И чего сунулся в воду не зная броду? Даже местные здесь спускаться побаиваются.

Это был высокий и крепкий парень лет семнадцати. Он был в распахнутой телогрейке и сбитом на затылок треухе, из которого торчал лихой русый чуб. Его васильковые глаза смотрели на Тёму приветливо, и он дружески улыбался. — Ты вроде бы из эвакуированных москвичей? — как бы припоминая, сказал парень, помогая ему подняться и отряхивая снег. — Я приметил, что пособляешь нашему электрику. А я — сын завпрачечной. Генкой кличут. Скоро призовут в армию, а пока околачиваюсь на сборах.

Тёма встал, морщась от боли и потирая ушибленное плечо.

— А как же ты здесь катаешься, — удивился он, — если на сборах?

Видать, Генка был деятельным и инициативным.

— Ну-ка, дай сюда руку! — потребовал он. — Посмотрим: не вывихнул ли?

Тёма послушно протянул ему руку, и Генка, не задумываясь, изо всех сил за нее дернул. От сильной боли пострадавший аж взвыл, но что-то в плече щелкнуло, и рукой двигать стало легче.