Книга Улыбайлики. Жизнеутверждающая книга прожженого циника - Матвей Ганапольский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Есть и другое чудесное правило всеобщих родственных связей: как в хорошем индийском кино все в результате оказываются родственниками. А единственного неродственника убивают за ненадобностью еще в тринадцатой серии.
Приятно разнообразят сериал и реальные профсоюзные проблемы. Если во время съемки сериала киношники устраивают забастовку и актер, играющий Диего, отказывается сниматься, то на площадку выпускают штрейкбрехера.
И мы, просматривая очередную серию, вместо привычного Диего – блондина с бородой, внезапно видим другого – лысого, с бородавкой на носу. И не замечают этой позорной подмены только сами герои сериала, в упоении покрывая новичка привычными сочными поцелуями.
Хорошо смотрятся и некоторые детали – например, интерьер, знакомый нам по шести предыдущим сериалам.
Иногда на экране появляется бутафорский пистолет, которым в этом сериале хотели убить Лауру, в предыдущем донью Лукрецию, а до этого Леонсио.
Что касается тещи, то она заявляет, что помнит этот пистолет еще в том самом фильме с Лолитой Торрес.
В малобюджетных сериалах привлекает внимание обилие случайных предметов, которые ставятся в кадр, чтобы вбить нам в голову идею – «это Америка латинос», мой друг! – поэтому тут может происходить любой идиотизм».
Для этой цели на столах, не к месту, стоят блюда с бананами и ананасами, в кадр, как бы случайно, лезут широкие листья пальмы, якобы стоящей на улице.
А на дальнем плане торчит большое чучело кенгуру, которое вообще тут ни к селу, ни к городу и которое, по утверждению тещи, снимали еще братья Люмьер.
Шокирует и музыкальное оформление этих сериалов.
Для закадровой музыки подбираются наиболее слезливые мелодии, которые нищие играют в пешеходных переходах; а в центральной песне поется о несчастной доле мексиканской (чилийской, аргентинской, доминиканской, сьерра-лионской, пуэрто-косто-риканской) женщины, которая хочет личного счастья, но у которой украли сына (дочь, мужа, свекра, хозяина плантации, диктатора страны), и это обстоятельство личному счастью очень мешает.
Конечно, сериал должен иметь свою изюминку, перчинку, так сказать.
Эта перчинка – лапша невероятной длины, которая вешается зрителю на уши.
В реальной жизни человека поджидают грабители на улице, рост цен в магазине, злобный начальник на работе и пара любовников в шкафу у жены.
В сериале добрый плантатор отпускает рабов, цена на самих рабов неуклонно падает, для сбора пшеницы рабам, наконец, дают косу, а в фазенде самого плантатора, вместо нелюбимой толстухи-жены, ждет стройная сексуальная героиня, которой плантатор даровал волю, правда только для того, чтобы жениться.
И очередная рабыня Изаура (Кончита, Пипита, Хуанита, Сисита, Чикита) счастлива – ведь теперь ее будут бить плеткой не каждый день, а только по общенациональным праздникам.
Важнейшая деталь латиноамериканского сериала – умирающий отец.
В первой же серии нам показывают благородного старика, который умирает. Из тревожного разговора героини с врачом становится ясно, что жить ему осталось несколько часов.
Героиня заливается слезами и спрашивает, уверен ли доктор, что смерть уже близка.
Врач объясняет, что у старика гастрит, колит, инфаркт и инсульт. У него последняя стадия рака, отягощенная Альцгеймером и Паркинсоном.
Что касается СПИДа, то он пока в легкой форме, однако его усложняет геморрой. Так что героиня может зайти к отцу, чтобы попрощаться и прочитать завещание! И, кстати, пусть впишет туда и самого врача – ведь к триста двадцать восьмой серии все равно выяснится, что он двоюродный брат старика.
К семьдесят пятой серии отец еще не умер, но как-то сильно изменился. Зрители уверены, что его облик изменила химиотерапия и уколы в ягодицу. Но на самом деле из-за профсоюзных разногласий предыдущий старик пошел умирать в другой сериал, а его место занял отец второго оператора, которого наняли без текста просто полежать в кадре, предсмертно похрипеть и протянуть тощую руку к плачущей героине в виде «последнего прости».
Моя теща, тонкий знаток сериалов, заявляет, что «умирающих отцов» в латиноамериканских сериалах всего пятеро и они переходят из сериала в сериал, не вставая с бутафорской больничной койки.
Для того чтобы во всю эту муру поверить, зрителя нужно сбить с ног в первые же минуты сериала.
Нужно дать ему понять, что он смотрит сказку, в которой его мозги будут ломать и плющить.
И этот замысел легко осуществляется с помощью двойных имен.
Тут, конечно, наши сериалы проигрывают полностью.
И действительно, трудно вообразить, чтобы наш юноша подошел к девушке и представился: «Здравствуйте, меня зовут Сережа-Володя!»
Понятно, что через пятнадцать минут он окажется в сумасшедшем доме.
Имя же Луиса-Альберто, несмотря на то, что до середины фильма ты не понимаешь – это один человек или два, у нашей женской аудитории проходит на ура.
Такую же пикантность сериалу придают и рассуждения о нищете, произносимые героями на вечеринках с шампанским и черной икрой. Незабываем монолог героини, которая, прогнав из комнаты конюхов, садовников, служанок, экономок и массажистов, рыдает на плече у подруги из-за того, что она второй день в одном и том же вечернем платье.
– Как мне жить дальше?! – в отчаянии спрашивает героиня.
Кстати, о рыданиях. Без них нет сериала!
По закону жанра слез в сериале должно быть не меньше, чем у сотни плачущих крокодилов, и литься они должны по любому поводу.
Если сын героя вовремя не пришел домой и если пришел.
Если дочь героини изнасиловали негодяи и если пока не изнасиловали…
Из телевизора слышны заключительные сдавленные рыдания – очередная серия закончилась!
– Какое чудесное кино, – замечает теща, вплывая на кухню. – Отдохнула, как никогда!
– Потому что все по Станиславскому, – поддакивает тесть с тахты. – Есть истина страстей и правдоподобие чувств.
– О Боже! – стону я.
– А мне больше всего понравились поцелуи, – заявляет сынок, грохоча велосипедом. – Наверное, если девочку не к шкафу прижать, а к кактусу, то еще лучше будет…
В отчаянии я бросаю взгляд на жену, на мою надежду. На человека, который меня всегда понимает.
– Как хорошо, что окончилась эта мура, – тепло говорю я, протягивая руку. – Пойдем, хотя бы чаю вместе попьем.
– Мура?! – Глаза жены медленно наполняются слезами. – Все ясно! Я думала, что ты такой, как Хосе-Игнасио. А ты – обыкновенный Хуан-Карлос!..
Любите ли вы детективы и боевики, как люблю их я, – всеми фибрами?!
Нет, вы так любить их просто не можете.
