Книга Опаловый соблазн - Рене Бернард

Целовать Дариуса было все равно что в первый раз попробовать сахар — и открыть страстную потребность в сладостях, которая никогда не уменьшится.

Это стыдно, но это правда, которую она не может отрицать.

Предавшись страсти, она ступила бы на опасную дорожку, но новый бунтарский голос внутри ее объявил, что ей, возможно, уже нечего терять, так как ее уход от мужа будет расценен всеми как поступок аморальной женщины.

Но ведь сердце… это совсем другое дело?

Предложение полностью довериться своим инстинктам пугало.

Ричард причинял ей физическую боль, но хуже всего то, что ее сердце было предано и полностью разбито. Ведь она любила его. Должна была когда-то любить. Или она просто представляла себя влюбленной?

Теперь Изабель сомневалась во всем.

Если ее симпатия к Ричарду была благонравной и «нормальной», то в той власти, которую теперь имел над ней Дариус, не было ничего спокойного или благонравного. Он занимал ее мысли наяву и оставался с ней в ее снах. Он изгнал большую часть ее ночных кошмаров, заменив их причудливыми эротическими сценами, где занимался с ней любовью на восточном ковре в библиотеке перед камином или в медной ванне у себя в спальне.

В ее снах о нем не было ничего успокаивающего — только нарастающее беспокойство, побуждавшее ее проводить все дни, блуждая по дому и двору и размышляя над тем, что сказал Дариус о различии между любовью и видимостью любви. Изабель прибралась в библиотеке, вытерла пыль и навела порядок на столе, изо всех сил стараясь не переложить какую-нибудь вещь слишком далеко от ее привычного места. Система Дариуса была загадочной, но Изабель уважала его и понимала: он видит стопки бумаг и странных записей в совершенно ином свете, нежели случайный человек. Карты выглядели мистическими, а его зарисовки покоряли настолько, что заслуживали права быть вставленными в рамы.

При этом Изабель избегала развлечений.

Сейчас она сошла вниз, чтобы одной пообедать в библиотеке за его письменным столом, как делала каждый вечер после его отъезда. Миссис Макфедден позволила ей сохранять заведенный порядок, словно интуитивно понимала, как он ей приятен.

А потом она работала при свете лампы, читая как можно больше в надежде, что, когда Дариус вернется, не возникнет вопроса о ее ценности как помощника. Она находила записи и наброски по всей библиотеке, так как он закладывал их между страницами, чтобы отметить нужное место в книге или добавить свои соображения к авторским. Разбирая все бережно и осторожно, насколько возможно, Изабель напоминала себе, что у нее имеется его разрешение.

Но даже при этом, когда она выдвинула верхний ящик стола и увидела записную книжку в зеленом кожаном переплете с его инициалами, она замерла.

Что, если эта книжка сугубо личная? А если Дариус узнает, что она дотронулась до нее, и рассердится?

Старые привычки боязни и смирения, которые привил ей Ричард, столкнулись с ее нынешней независимостью и естественной свободой, которые гарантировал ей Дариус. Постепенно любопытство взяло верх, и Изабель, достав большую записную книжку, заглянула в нее.

Там были записи исключительно личного характера: наброски планов, касавшихся дома и сада, и соображения по модернизации конюшни под руководством Хеймиша. Изабель уже собралась закрыть книжку, когда ее взгляд привлек карандашный рисунок.

На зарисовке она прижималась щекой к морде Самсона, а ниже была надпись, сделанная рукой Дариуса. Он обладал талантом художника, но ее вниманием завладело написанное.

«Божественный миг и столь мимолетный… Но оказаться в ее присутствии в такой откровенный момент, когда раскрылась нежность ее сердца и животное счастливо принимает ласки… Я покорен и порабощен. И сделаю все возможное, чтобы эта богиня оставалась на безопасном расстоянии».

— На безопасном расстоянии? — прошептала Изабель. — От Ричарда или от него самого?

Уши у Изабель горели от стыда, а руки дрожали, и она положила записную книжку на прежнее место. Изабель присвоила проблеск его чувств и лишила себя способности отрицать, что их положение в равной мере воздействует и на него.

Она встала из-за стола и ходила по комнате, пока наконец не вернулась к стене с полками и не вытащила наугад том по Индии.

— Ну давай же, — подстегнула она себя. — Грезы о нем никуда не приведут тебя. Читай и докажи, что ты больше, чем какая-то пустышка в юбке.

Она взяла его последние ученые записи по их новой теории и, пройдя к мягкому креслу у камина, села, поджав под себя ноги. В течение нескольких минут она восстановила нить их поиска и полностью сосредоточилась на тексте, чтобы найти следующий ключ для определения магических свойств камней.

Изабель делала свои заметки на полях его страниц, добавляя как можно вежливее свое мнение, что искать научный подход к оценке магии противоестественно, а лучше обратиться к религиозным текстам или найти праведного индуса, который поможет им.

Существует ли магическое заклинание, заставляющее камень светиться, как в детских сказках?

Это была странная мысль, но она овладела Изабель.

Изабель на самом деле не верила в идею, что любой предмет обладает силой. В этом она соглашалась с отцом Паскуалем.

Но она понимала, что страхи Дариуса связаны не с туманными религиозными верованиями в проклятые камни и священные булыжники, а со вполне реальными и опасными людьми, которые держатся за эти суеверия и готовы защищать их.

— Итак, если этого нет в книгах о природе камней и по геологии района… — Изабель вернулась к письменному столу, где Дариус оставил перевод отрывка из «Законов Ману». Открыв его на произвольной странице, она узнала, что, согласно древним индийским текстам, «женщина никогда не должна иметь права получать удовольствие; она никогда не должна желать отделить себя от мужа или отца, ибо таким отделением от них делает обе сети презираемыми».

Вся энергия, которую она приобрела, покинула ее, и Изабель опустилась на колени на ковер, чтобы осмыслить прочитанное.

Никакого желания, кроме мужского, заменяющего ее.

Это ключ к счастью или к аду? Середины здесь не видно. Изабель вздохнула. Будь то Англия или Индия, она обречена на несчастье. Унижение и позор, когда тебя сторонятся и остерегаются.

Стыд нахлынул на нее, хотя часть ее сопротивлялась, но внутренний голос оказался достаточно сильным и отчетливым, чтобы она вырвалась из моря жалости к себе.

Она не сделала ничего плохого.

День ее свадьбы и то первое насилие вернулись обратно потоком объективного оправдания.

Она не сделала ничего, чтобы заслужить подобное.

Начиная с того дня, Ричард систематически ломал ее волю изоляцией и наказаниями, вознаграждениями, насилием и злобным подсчетом причиненных убытков. Он проводил часы, нашептывая ей оскорбления и безбожные угрозы, пока она не начинала просить побить ее и на этом закончить. Ее душа съежилась, и самого неопределенного намека на изгнание из общества было достаточно, чтобы довести ее до истерики от ужаса, что ее публично выставят неудачницей и непокорной женой.