Книга Город потерянных душ. Книга 5 - Кассандра Клэр

— Да, — ответила Джослин, — и это еще одно отличие от заклятия парабатай. Но теперь наш вопрос. Есть ли оружие, способное ранить только одного из них? Можно ли их разделить с помощью оружия? Вы можете выковать такое?

Сестра Долорес вернула записи Джослин. Руки у нее были тонкими и белыми, как снег.

— Такого оружия у нас нет, и ничего подобного мы выковать не сможем.

Изабель сжала кулаки, ногти вонзились в ладони.

— И что, такого оружия вообще не существует?

— В этом мире не существует, — ответила Долорес. — Но в другом… Есть райские и адские клинки. Например, меч архангела Михаила, с которым Иисус Навин сражался в Иерихонской битве. Или клинки, выкованные во тьме бездны. Но я не знаю, как их раздобыть.

— И даже если бы знали, мы бы не смогли вам сказать, так как это запрещено законом, — сказала Клеофа. — Вы, конечно, понимаете, что нам придется уведомить Конклав о вашем визите…

— А меч Иисуса Навина? — прервала ее Изабель. — Вы можете его раздобыть? Или мы сами?

— Этот меч можно получить только из рук ангела, — сказала Долорес. — Но тот, кто призовет ангела, будет поражен Небесным огнем.

— Но Разиэль… — начала Изабель.

Губы сестры Клеофы вытянулись в линию.

— Разиэль оставил нам Орудия смерти, чтобы мы могли призвать его в черный день. Свою единственную возможность мы упустили, когда Разиэля призвал Валентин. Мы больше никогда не сможем воззвать к его помощи. Но, чтобы вы знали, обращаться к ангелу преступно. Кларисса Моргенштерн избежала наказания только потому, что ангела призвал ее отец, а не она сама.

— Однажды мой муж призвал и другого ангела, — тихо сказала Джослин. — Итуриэля. Он много лет держал его в плену.

Сестры замешкались, потом заговорила Долорес:

— Пленение ангела — тяжкое преступление. Конклав никогда бы не одобрил этого. Ангел не может никому повиноваться — такого заклятия нет. И ангел не может передать меч архангела, его можно отнять у него силой, но об этом даже думать страшно. Пусть уж лучше ваш Джейс умрет, чем ангел подвергнется такому позору.

Услышав это, Изабель взорвалась:

— Вот в этом с вами и проблема — с Железными сестрами и Безмолвными братьями. Не знаю, как вы превращаетесь из Сумеречных охотников в кователей оружия и разгадывателей чужих мыслей, но из-за этого вы становитесь бесчувственными. Может быть, мы, Сумеречные охотники, наполовину ангелы, но мы и люди наполовину. Если вам не понять, что такое любовь и на что люди готовы ради нее…

В глазах Долорес взметнулось пламя.

— У меня была семья, — сказала она. — Муж и дети. Их всех убили демоны. У меня ничего не осталось. Я всегда умела работать руками, поэтому стала Железной сестрой. Здесь я обрела покой, которого не нашла бы нигде больше. Я выбрала себе имя Долорес — «скорбь». Не думай, девчонка, что ты можешь судить о том, что мы знаем или чего не знаем о боли и человечности.

— Да ничего вы не знаете, — огрызнулась Изабель. — Твердолобые, как камни. То-то они у вас тут кругом.

— Огонь закаляет золото, Изабель Лайтвуд, — строго сказала сестра Клеофа.

— Ой, да ладно, — отмахнулась Изабель. — Помощи от вас никакой!

Она развернулась и легко перешла мост, будто бы на нем и не было ножей. И только на другой стороне позволила себе упасть на колени и закрыть лицо руками.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем за ее спиной раздались тихие шаги. Джослин, а это была она, приобняла ее. Как ни странно, Изабель не противилась. В прикосновении Джослин было что-то материнское, и на сердце сразу стало легче.

— Хочешь узнать, о чем они говорили после того, как ты ушла? — спросила Джослин, когда Изабель перестала дрожать.

— Наверняка о том, что я опозорила Сумеречных охотников….

— На самом деле Клеофа сказала, что из тебя вышла бы отличная Железная сестра, и попросила дать знать, если тебе это интересно.

Джослин осторожно погладила ее по волосам.

Плечи Изабель снова затряслись, но теперь от смеха. Она посмотрела на Джослин и неожиданно произнесла:

— Слушай, может, скажешь…

Рука Джослин застыла.

— Что?

— Ну, кто это… С кем у моего отца роман. Ты не понимаешь… Каждый раз, когда я вижу женщину одного с мамой возраста, я думаю, может, эта и есть та, другая. Сестра Люка. Консул. Ты…

Джослин вздохнула:

— Ты и вправду ее не знаешь. Анна-Мария Хайсмит. Ее больше нет. Она погибла, когда Валентин атаковал Аликанте.

Изабель заморгала:

— Вот как…

— Теперь тебе легче?

— Конечно, — соврала Изабель, уставившись в землю. — Мне намного легче.

После ужина Клэри вернулась в спальню на нижнем этаже, сказавшись усталой. Плотно закрыв дверь, она попыталась снова связаться с Саймоном, хотя понимала, что, с учетом разницы во времени между Италией и Америкой, он, скорее всего, спит. Точнее, она надеялась на то, что он спит. Она боялась даже думать о том, что кольца потеряли свою силу.

В дверь постучали.

— Войдите, — сказала она, сжав пальцы и инстинктивно пытаясь спрятать кольцо.

Дверь открылась, это был Джейс. Он стоял на пороге и, не отрываясь, смотрел на нее. Клэри вспомнила другую ночь. Знойное лето… Стук в дверь… Джейс… Настоящий Джейс…

«Другой» Джейс только что вымылся, и его мокрые волосы топорщились. Он был в мягком свитере цвета бронзы и джинсах.

А вдруг он счастлив? — подумала Клэри. Если да, то от чего ты его спасаешь?

— Привет, — растерянно сказала она. — Как дела?

Джейс ухмыльнулся, и от этой ухмылки кровь в жилах Клэри похолодела.

— Хочешь пойти на свидание?

— Н-на с-свидание? — заикаясь, переспросила она.

— На свидание — кивнул Джейс. — Предлагаю тебе незабываемый романтический вечер с покорным слугой.

— Незабываемый романтический вечер? — еще больше растерялась Клэри.

— Эй, это же я, — засмеялся Джейс. — Девчонки падают в обморок, глядя, как я играю в «Скрэббл». А представь, что будет, если я приложу усилия?

Клэри окинула себя взглядом. Джинсы, зеленая шелковистая блуза. Она вспомнила о косметике в той странной комнате. Ей ужасно хотелось, чтобы под рукой оказался блеск для губ.

Джейс подошел и протянул ей руку.

— Ты восхитительно выглядишь, — сказал он. — Пойдем.

Она позволила ему помочь ей встать.

— Я не знаю…

— Пойдем! — Джейс говорил соблазнительным тоном, который запомнился ей с тех пор, как он повел ее в Оранжерею, чтобы показать цветок, распускающийся в полночь.